Другого ответа не было. Он присел на корточках возле безжизненного тела.
«Я должен оказаться достойным, — думал он. — Теперь я не могу его предать. Если он обнаружил, что я в чем-то схож с ним, и потому не мог заставить себя меня убить, то какая же ответственность ложится на меня! Ну конечно, так и есть. Я — тот же Спендер, только я думаю, прежде чем стрелять. Я вообще не стреляю, не убиваю. Я направляю людей. Он потому не мог меня убить, что видел во мне самого себя, поставленного в несколько иные условия».
Капитан чувствовал, как солнце печет его шею. Он услышал собственный голос:
— Ну почему он не пришел ко мне переговорить, прежде чем убивать кого-либо — мы бы что-нибудь придумали.
— Что придумали? — буркнул Паркхилл.— Что общего у нас с такими, как
Равнина, скалы, голубое небо дышали зноем, от которого звенело в ушах.
— Пожалуй, вы правы, — сказал капитан. — Мы никогда не смогли бы идти рука об руку. Спендер и я — еще куда ни шло. Но Спендер и вы, и вам подобные — нет, никогда. Для него лучше так, как вышло. Дайте-ка глотнуть из фляги.
Предложение схоронить Спендера в пустом саркофаге исходило от капитана. Саркофаг был на древнем марсианском кладбище, которое они обнаружили. И Спендера — руки сложены вместе на груди — поместили в серебряный сундук, и туда же положили свечи и вина, изготовленные десять тысяч лет назад.
Они постояли в древнем склепе.
— Думается мне, не худо будет, если вы время от времени станете вспоминать Спендера, — произнес капитан.
Они вышли из склепа и плотно затворили мраморную дверь.
На следующий день Паркхклл затеял упражняться в меткости в одном из мертвых городов — стрелял по хрустальным окнам и сшибал макушки изящных башен. Капитан поймал Паркхилла и выбил ему зубы.
МАРСИАНИН
Устремленные вверх голубые пики терялись в завесе дождя, дождь поливал длинные каналы, и старик Лафарж вышел с женой из дома посмотреть.
— Первый дождь сезона, — заметил Лафарж.
— Чудесно… — вздохнула жена.
— Благодать!
Они затворили дверь. Вернувшись в комнаты, стали греть руки над углями в камине. Они зябко дрожали. Сквозь окно они видели вдали влажный блеск дождя на корпусе ракеты, которая доставила их сюда с Земли.
— Вот одно только… — произнес Лафарж, глядя на свои руки.
— Ты о чем? — спросила жена.
— Если бы мы могли взять с собой Тома…
— Лаф, ты опять!
— Нет, нет, прости меня, я не буду.
— Мы прилетели сюда затем, чтобы тихо, без тревог прожить свою старость, а не думать о Томе. Он умер столько лет назад, попробуем забыть его и все, что было на Земле.
— Верно, верно, — сказал он и снова протянул руки к теплу. Его глаза смотрели на огонь. — Я больше не заговорю об этом. Просто, ну… очень уж недостает мне наших поездок в Грин Лон Парк по воскресеньям, когда мы клали цветы на его могилу. Единственное место, где мы бывали…
Голубой дождь ласковыми струями поливал дом.
В девять часов они легли спать, и вот молча, рука в руке, лежат в постели, ему — пятьдесят пять, ей — шестьдесят, и мрак со всех сторон, дождь шумит.
— Энн, — тихо позвал он.
— Да? — откликнулась она.
— Ты слышала?
Они вместе прислушались к шуму ветра и дождя.
— Ничего, — сказала она.
— Кто-то свистел, — объяснил он.
— Не знаю, я не слышала.
— Пойду посмотрю на всякий случай.
Он надел халат и прошел через весь дом к наружной двери. Помешкав, толчком отворил ее, и холодные капли дождя потекли по его лицу. Ветер дул.
Возле крыльца стояла маленькая фигура.
Молния распорола небо, и волна белого света выхватила из мрака лицо. Оно глядело на стоящего в дверях Лафаржа.
— Кто там? — крикнул старик, дрожа.
Никакого ответа.
— Кто это? Что вам надо?
По-прежнему ни слова.
Он ощутил предельную усталость и слабость в онемевшем теле.
— Кто вы? — крикнул Лафарж снова.
Жена подошла к нему сзади и взяла его за руку.
— Почему ты так кричишь?
— Какой-то мальчик стоит возле крыльца и не хочет мне отвечать, — объяснил старик, дрожа от холода. — Он похож на Тома!
— Пойдем спать, тебе почудилось.
— Он и сейчас стоит, взгляни сама.
Лафарж отворил дверь шире, чтобы жене было видно. Холодный ветер, редкий дождь — и фигурка, глядящая на них задумчивыми глазами. Старая женщина прислонилась к притолоке.
— Уходи! — сказала она, отмахиваясь от видения рукой. — Уходи!
— Что, разве он не похож на Тома? — спросил старик.
Фигура не двигалась.
— Мне страшно, — произнесла женщина. — Запри дверь и пойдем спать. Не хочу, не хочу!..
И она ушла, всхлипывая, в спальню.
Старик стоял на ветру, и руки его стыли от студеной влаги.
— Том, — мягко сказал он. — Том, на тот случай, если это ты, если это каким-то чудом ты, — я не стану запирать дверь. И если ты озяб и захочешь войти погреться, так ты входи и ложись подле камина, там есть медвежья шкура.
И он затворил дверь, но запирать не стал.
Жена почувствовала, как он ложится, и зябко поежилась.
— Ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой. — Она всхлипнула.
— Ладно, ладно, — ласково успокаивал он ее, обнимая. — Спи.
Наконец она уснула.