— Но дела идут все хуже и хуже, — сказал Гилрой. — Все его ранние глупости я еще мог использовать как хорошую, пусть и скандальную рекламу. — Он занес руку за голову и погладил кота. — Он идет вразнос и ведет дело к столкновению с самим собой. Он продолжает отвинчивать части своего тела и отсылать их приглянувшимся девушкам. И что меня больше всего беспокоит, он все чаще заводит разговоры о том, как он предал свой талант. И что пора кончать эту комедию, покончив с-собой.
— Хотелось бы думать, — сказал Прэгнелл, — что успех его последних книг «Рыдаем по прекрасным нарциссам бледно-желтым!» и «Наши горны поют о примиренье!» вытащит его из депрессии.
— Какой там успех! — ответил Гилрой. — Видимо, Джоселин из «Декойт и Сыновья» просто не хотел тебя огорчать и не сказал правды. «Горны» с трудом разошлись при тираже всего лишь 100 000. Мы не заключили ни единой сделки с книжными клубами и не получили ни одного предложения на экранизацию ни от кино, ни от телевидения. Мускадин катится по наклонной.
— Этого не может быть, ведь он — машина. Он будет работать вечно.
— Ни один автор не держится на плаву вечно, — возразил Гилрой. — Мускадин все время рассказывает мне, что все великие писатели после сорока сходили с круга. И он вбил себе в голову, что это как раз его возраст. Временами он начинает петь с деревенским ирландским акцентом, жалуется на то, что у него слабая грудь, и утверждает, что его заберет с собой Леди Озера.
— Твой голос, кстати, мне тоже не нравится.
— Насморк. Все этот ваш сан-францисский туман. Так что же насчет Мускадина и где он сейчас может быть?
— Думаю, он будет уже в отеле, когда ты вернешься в Сан-Франциско, — ответил Прэгнелл. — Я встроил в него устройство, заставляющее его всегда возвращаться домой. После того, как вы завершите здесь все дела, приведи ко мне Мускадина, возможно, я чуток покопаюсь в его схемах.
— Ты ведь понимаешь, — сказал Гилрой, — что если он будет продолжать раздаривать себя, кто-нибудь допрет, что он андроид. Лига Авторов может поднять шум и наделать нам хлопот.
— Мускадин — это первая волна неисчерпаемого моря будущего.
— Через десять лет, быть может, и будут так считать. Но сейчас скандал в прессе будет гибелен для «Декойта и Сыновей».
— Я внесу несколько небольших улучшений в схему, Норм. Не беспокойся.
— Мне нужна новая кисть левой руки для него.
Прэгнелл откинулся назад, достал бумажный пакет и протянул Гилрою.
— Здесь две штуки плюс дополнительный комплект болтов.
Гилрой снял с плеча кота и попрощался. Он чихал на протяжении всего пути вниз, к городу.
На его постели сидел толстый исполнитель блюзов в черных очках. На полке для чемоданов примостилась стройная блондинка лет двадцати. Мускадин, закинув руку за голову, сидел на полу. Временами он запускал пятерню в свои густые, мелко вьющиеся черные волосы.
Гилрой, стоя в дверях номера, спросил спокойно: «Это исполнитель блюзов на моей постели?»
«Однажды утром, — пел негр, аккомпанируя себе на гитаре со стальными струнами, — этот черный фургон приедет, чтобы забрать меня. У-у, ум-у-ум».
— Это, — сказал Мускадин, — не кто иной, как сам Слепой Сан-флауэр Слим, собственной персоной, вот кто.
Гилрой покосился на Мускадина.
— Черт возьми, где твой правый глаз?
— Погребен вместе с умершим прошлым, — ответил Мускадин, распрямляя спину.
— Он потерял его в клубе «И не то и не это» на Дивисадеро-стрит, — сказала блондинка. — Я — Джин Пинэджиан из сан-францисской «Пост Энкуайр», у меня там было свидание, но я увидела мистера Мускадина, сидящего на электрооргане, узнала его и попросила дать мне эксклузивное интервью.
— Я видел полное блюдо стеклянных глаз, когда выбирал себе новые контактные линзы, — сказал Гилрой. — Все будет в порядке, мисс Пинэджиан, мы будем счастливы дать вам эксклузивное интервью завтра утром. А сейчас, я полагаю, мистер Мускадин нуждается в отдыхе.
По правде говоря, андроид никогда не нуждался ни в каком отдыхе. Предполагалось, что он будет сидеть себе тихонько в своем кресле в то время, как Гилрой спит. Но в последнее время это условие нарушалось все чаще.
Девушка кивнула.
— Он так измучен. Слим, пошли.
Блюзовый певец оставил постель, галантно открыл дверь перед журналисткой и оба ушли.
Гилрой запустил руку в бумажный мешок, который он принес с собой.
— Я добыл тебе новую кисть. Не отсылай ее какому-нибудь борцу за мир женского пола.
— Мир, — повторил Мускадин. Он взял кисть и стал с отсутствующим видом привинчивать ее к запястью. — Скоро я познаю его. Река забвения течет к морю и под конец усталая Лета возвращается домой, к вечному покою.
— Обещаешь оставаться на месте, пока я не сбегаю, чтобы купить тебе глаз?
Мускадин взъерошил свои кудрявые волосы только что привинченной пятерней.