Фантазеры

Он бесшумен, но с его появлением все начинает крутиться капельку быстрее. Юрий Евгеньевич самолюбиво оглядывает своих людей. У Мищенко еще энергичнее вертится голова в разные стороны. На лице Карпенко появляется блаженная улыбка, и он старательно смотрит то в инструкцию, то на пульт управления. Гриценко громко произносит: «Разрешите, товарищ капитан второго ранга, обратиться к инженер-лейтенанту» — и задает совсем ненужный вопрос. Гриценко хочет обратить на себя внимание командира лодки. Столбов стирает с лица свою вечную снисходительную улыбку чересчур взрослого человека. А Чернилов становится совсем незаметным.

«Да, между командиром лодки и матросами ого-го какая разница в возрасте, но они отлично понимают друг друга, — думает Доватор. — А я так сумею?..» В училище на занятиях по теории и устройству корабля путь от морзавода до заводских испытаний казался ясным и четким. А тут…

Наконец мерно вибрирует корпус подводной лодки. Над морем перистые облака.

— Приготовиться к погружению.

Уже никто не знает, какие облака сейчас над морем. Отдраены, открыты все двери, иначе их заклинит, ведь лодка набирает глубину. Потрескивает обшивка, и, хотя Доватор знает, она должна потрескивать, по спине проходит холодная дрожь. «Неужели трушу?»

У Карпенко совершенно спокойное лицо. И Мищенко спокоен, даже не крутит головой. «Не крутит?» И тут инженер-лейтенант Доватор начинает понимать: все переживают первое погружение новой лодки.

Наконец Юрий Евгеньевич перестает слышать потрескивание корпуса, вернее, оно становится естественным фоном. Инженер-лейтенант смотрит на часы и своим обычным голосом отдает первое приказание на походе.

В проходе возникает Виктор Николаевич. Он спокоен, слегка напоминает охотничью собаку, которая нюхает воздух.

— А хорошую мы тут каютку отгрохали, — говорит Виктор Николаевич и небрежно стучит концом лакированного ботинка в переборку.

«И все-таки он пижон», — решает Доватор.

16

Кварцевая лампа — зимнее солнце Севера — отсвечивает синью. Гантели вскинуты кверху, ковер приятно согревает ступни.

Глупо покупать ковер, когда в доме нет ничего — даже тарелок. Но от шершавой мягкости ковра тянет семейным уютом. Впрочем, аскетизм, доведенный до крайности, нелеп, как всякая доведенная до крайности идея.

Гантели послушно идут по дугам.

«Интересно, Алешин отец оказался командиром моего соединения. Неужели ему в самом деле неважно, присвоят ли адмирала? Что это — отсутствие честолюбия или мудрость, до которой я еще не дорос? Во всяком случае, его выдержке можно позавидовать.

А может быть, успех приходит к тем, для кого важна сама цель, а не награда за достижение ее? Остальным подлодкам в этом походе не так повезло, если можно в такой ситуации говорить о везении».

Гантели идут по дугам.

«Йоги требуют полной сосредоточенности при выполнении физических упражнений. Наверное, она нужна в любом деле. Сосредоточенность и выдержка. Что лежит в основе? Может, комбригу помогало, что он знал: здесь, в базе, Алешка ему прокладывает маршрут, Татьяна Сергеевна смотрит на карту, и Лялька ссорится с Булькой.

А если так, то как же быть с трудной профессией жены морского офицера? Впрочем, тут рецептов нет, тут каждый решает по-своему».

17

— Смирно! — старательно выкрикнул Карпенко.

— Вольно, — чуть помедлив, сказал инженер-лейтенант Доватор. «Интересно, Столбов тоже увидел меня. Он старшина второй статьи, и по уставу он должен отдать команду. Почему меня волнуют такие мелочи? Мелочь ли это? Отношения наши могут в учебном походе испортить работу БЧ».

— Скажите, Игорь Александрович, что вы сделаете раньше всего, когда вернетесь домой?

Столбов улыбнулся со своей обычной снисходительностью, хотел, видно, отшутиться, но не выдержал:

— Натяну джинсы, куртку, выведу из гаража свою «Яву» с коляской и дам по шоссе до нашего дачного поселка. Там дача одна есть: участок большой, сосняк высокий, а ельник мелкий вдоль тропы до самого крыльца идет. У калитки посигналю. На тропинку выйдет девушка. Она не знает ни про гуманность дельфинов, ни про то, что рекомендует делать в таких случаях «Галатео». Но легко сядет на заднее сиденье, и мы рванем с ней по шоссе так, что ветер в ушах свистеть будет, а потом… — Столбов замолчал, словно споткнулся.

И все вокруг молчали. И, чтобы нарушить эту неловкую паузу, Карпенко спросил:

— А что такое «Галатео»?

— Сборник правил хорошего поведения, придуманных в Италии в эпоху Возрождения. Инженер-лейтенант рекомендует его мне как руководство к действию. Там свеженькие мысли должны быть… — Столбов, видно, давно готовил эту фразу, но сказал ее без всякого вдохновения и язвительности, он все еще был там с девушкой на шоссе или свернул на осеннюю просеку. Никто не улыбнулся. Только Гриценко, привычно подыгрывая другу, спросил:

— А когда эпоха Возрождения была?

— Четырнадцатый-пятнадцатый век нашей эры, — автоматически ответил Доватор, — каких-то пятьсот лет назад. Идеи Петрарки и Микеланджело вряд ли стареют с мотыльковой скоростью.