Фантазии женщины средних лет

«О'кеу, – сказал я, переходя на английский, – congra-tulations». – То есть поздравил, значит, не без очевидной иронии, конечно. Мой английский, может, ты догадываешься, сам по себе достаточно ироничный. И повесил трубку. Я же говорю, чашка треснула. Или иначе, раз ты про чашку не понимаешь, как там у Шекспира: «Мужниных сапог не разносила».

– Не износила, – поправил его Вейнер.

– Видишь, – ухмыльнулся Стоев, – про сапоги сразу понял. Я же говорю, одно слово, немчура.

На сей раз Вейнер улыбнулся, оценил удачную подначку, на которую так доверчиво попался.

– Но ты с ней виделся еще раз? – спросил он.

– Да, был еще один виток. Прошло много лет, мне стукнуло тридцать пять. Из балета меня уже списали, денег я так и не накопил особенно. Думал, чем заниматься дальше, где осесть? Поехал домой, пил с друзьями, долго. Однажды ночью очухался, понял, надо уматывать отсюда, а то совсем засосет. Куда ехать? Денег почти не осталось.

Позвонил в справочную Лондона, как-то удалось выйти на справочную, думал, все пустое, уверен был не найду, мало ли, фамилию по мужу взяла. Но телефон дали, опять думал, однофамилица, бывает, позвонил и сразу узнал ее. Теперь все наоборот получалось: раньше я был за границей, теперь она.

«Я хочу приехать», – сказал я ей. Она долго молчала, не говорила ничего. Так долго, что я засомневался. «Не хочешь – не приеду», – предложил. Она опять долго не отвечала, я даже подумал: сейчас трубку повесит, и еще подумал, зачем позвонил, глупо получилось, столько лет прошло.

«Да нет, почему, приезжай», – наконец ответила она, но невнятно так, а может быть, с этого конца действительно было плохо слышно.

«Ну, хорошо, – сказал я, – завтра закажу билет. Прилечу недели через три. Прилечу, позвоню».

Опять молчание, как будто не расслышала.

«Нет, – ответила она наконец, – приезжай завтра». Я даже присвистнул.

«Куда это я полечу, – говорю, – да и где я билет на завтра достану? Наверняка билетов нет, лето, самый сезон, заранее заказывать надо».

Она опять молчала, а потом говорит:

«Дай адрес, я пришлю телеграмму, по которой тебе билет дадут».

Я ничего не понял, но адрес продиктовал.

«Хорошо, – сказала она. Так ты завтра прилетишь?»

«Ну, если билет достану, прилечу», – пообещал я.

«Я буду тебя встречать в аэропорту», – услышал я, и она повесила трубку.

Назавтра я пошел на телеграф и получил телеграмму. Я отошел в сторону от окошка, распечатал, прочитал и не понял сразу, что за идиотская шутка такая! Ты будешь смеяться, старик. Знаешь, что было в телеграмме? – Вейнер пожал плечами. – Там был такой текст: «Любовь трагически погибла. Срочно прилетай!»

Говорю тебе, я ни хрена не понял, при чем здесь «любовь». Понимаешь, до меня сразу не дошло, что «Любовь» – это еще и женское имя, и вообще, что телеграмма может восприниматься как извещение о смерти. А значит, и билет, возможно, дадут. И еще я не понял, какая любовь погибла, та, которая ко мне или которая к ее лондонскому мужу. Билет мне действительно выдали, правда, пришлось скорчить скорбное лицо, пока стоял перед окошком кассы. Ну, в общем, крайне смешная история.

Я прилетел в Лондон днем, она меня встречала и, знаешь, что интересно, она совсем не изменилась. Я ожидал увидеть ее постаревшей, а оказалось наоборот, она стала куда как лучше. Спустя семь лет она выглядела моложе, чем тогда, когда ей было двадцать восемь.

Она была хорошо одета, дорого и со вкусом, машину водила тоже дорогую, вообще, в ней появилась деловитость, она и со мной вела себя так, как будто я являлся частью ее дела. Это все ваш меркантильный мир – английский, немецкий, западный, короче, нагнетает так.

«Куда мы едем?» – спросил я.

«Я сняла номер в гостинице», – ответила она и посмотрела на меня своим долгим, молчаливым взглядом.

«Смешная телеграмма, вернее, текст смешной, – вспомнил я. – Я думал, меня засмеют. Так кто трагически погиб? Чья любовь и к кому?»

«Это мы скоро поймем», – она улыбнулась.

Мы приехали в гостиницу, номер был двухкомнатный, но я, как ты сам понимаешь, особенно его не разглядывал.

Что тебе сказать, старик, она стала лучше, значительно лучше, столько страсти и изощренности, знаешь, такой самоотверженной изощренности я давно не встречал. Конечно, это был полный кайф, но подспудная обидная мысль не оставляла меня – она была наделена совсем не моим опытом, а чьим-то чужим. Это было очевидно.

«Конечно, – думал я, – она жила не одна все эти годы. Конечно, я не могу от нее ничего требовать». – Но все равно, рассуждай не рассуждай, а осадок накапливался.

Было уже часов десять вечера, когда она встала с постели и стала одеваться. Я совершенно не ожидал, я думал она останется, я ничего не спрашивал про ее личную жизнь, про мужа, не до того было. Но, когда я понял, что она собирается уходить, я был ошарашен, честное слово – не мог поверить. «Я завтра приду днем, около часа, позавтракай без меня, – предупредила она, надевая туфли. – Все оплачено, номер, завтрак, не беспокойся».