Это было уже слишком. Женщин, родивших без мужчины, Ира не знала, и представить не могла – кроме, разве что, библейской девы Марии, больше ничего в голову не приходило.
– Я не помогать людям, – повторила Оана, – но я помогать Александр Балабан. Ты и я будет знать, что надо делать. Ночью.
– Сейчас ночь, – сказала Ира. Ей не терпелось покончить, наконец, с этой историей.
Оана улыбнулась и встала. В кухне не было окон. Она распахнула дверь на улицу, через которую носила воду, и Ира увидела ярко голубое небо и сверкающие горные вершины. Узенькая дорожка, больше похожая на лабиринт, вела куда-то вправо, наверное, к роднику или источнику.
– Который сейчас час?.. – удивилась Ира.
– Девять час. Все спать. Все вчера пить очень много цуйка. Это плохо. Поэтому все спать. Ты будет спать?
– Нет!.. – от возбуждения, спать Ире действительно не хотелось, вроде, и не было, ни вчерашнего тяжелого опьянения, ни бессонной ночи.
– Ты будет помогать мне делать еду, да? Все скоро вставать.
– Конечно, буду! – Ира с готовностью встала. Откуда-то появилась извечная брынза и целое лукошко яиц; еще копченое мясо, завернутое в пергамент, – а здесь еще есть такие, как ты? – спросила Ира, беря нож.
– Где здесь?
– Среди тех, кто спит.
– Ах, здесь спит!.. – она засмеялась, пожалуй, первый раз за время разговора, – Штефан. Но он глупый. Правильно я говорю, «глупый»? – она постучала пальцем по лбу.
– Правильно. А почему он глупый?
– Он очень много женщин любить здесь, понятно? Потом энергия будет мало-мало. Он всегда будет фантом.
– А разве ваша энергия не безгранична?
– Без… Что есть «без…»?
Ира быстро нарисовала на куске брынзы знак бесконечности и ткнула в него кончиком ножа.
– Я понимаешь, – Оана кивнула, – нет. Ведь горы не… – она показала на лежащую на боку восьмерку, – и энергия тоже не…
– Не безгранична, – подсказала Ира.
– Да.
– А Нику?
– Нику нет. Нику просто жить. Это мой дом. Здесь жить мой папа, мой… перед-папа. Здесь нет война. Здесь нет, как Бухарест – здесь наши горы. Нику приходить. Мне… я одна делать все много. Плохо, да?.. Он работать. Он мужчина, понимаешь?
– Понимаю. А просто детей вы можете иметь?
– Что «просто детей»?
– Просто. Ты и Нику.
– Да.
– Они тоже будут фантомы?
– Нет, они просто дети. Я сейчас просто женщина. Он просто мужчина. Почему фантомы?
– А… – Ира не знала, как спросить попонятнее, – а когда ты будешь фантом, тогда твои дети будут фантомы?.. Потом. Ты – мертвая. Ты – фантом. Твои дети, кто?..
– Они всегда, как я. Это закон. Это правильно.
В дверь неожиданно просунулось заспанное лицо Нику. Он удивленно посмотрел на суетившуюся у стола Иру. Оана со смехом начала что-то объяснять ему, и Ира отключилась от недоступного ей разговора. Ее голова переполнилась собственными мыслями, но сумбура, который возникает от обилия новой информации, как ни странно, не возникло – наоборот, все как-то сразу упорядочилось, делая понятным многое из того, что раньше казалось сверхъестественным. Александр Балабан перестал быть страшной тайной. Оказывается, в некотором роде, он сам жертва обстоятельств, нуждающаяся в помощи.
Она попыталась припомнить, снились ли ей эротические сны. Нет, кажется, не снились – тогда ей вполне хватало Димы. А до этого?.. Тоже, пожалуй, нет, кроме ранней юности, но тогда она не могла забеременеть, ни от фантома, ни от кого другого.
Снаружи раздались голоса, и вся толпа ввалилась на кухню.
– Как спалось на новом месте? – спросила Виолетта.
– Хорошо.
– Штефан к тебе заглядывал ночью, говорит, тебя не было.
– Я выходила в туалет, – соврала Ира, – а зачем он заходил?
– Не знаю. Может, ошибся комнатой.
Ира не поверила такому глупому объяснению, и была очень рада, что всю ночь просидела на кухне.
– Пойдем завтракать, – Виолетта взяла ее под локоть.