Фантом

Клара родилась и выросла в Хейвене. В двадцать два она следом за парнем, вопреки протестам семьи, переехала в Манчестер, но что-то там у них не заладилось. Возвращаться назад было стыдно, замуж ее так никто и не взял, так что я был уверен, в том и была причина ее депрессии, и решил немного подбодрить.

Достал из кармана отцовскую гармошку, поднес к губам и выдул фальшиво первые пять нот Аве Мария. Самой «итальянской» песни из всех, что были мне известны.

Но Клара выхватила ее из моего рта, едва не съездив по зубам.

– Если твои музыкальные способности в течение следующей недели не превзойдут последнюю песнь раненого койота, я верну тебя обратно, – пообещала она. Вот тогда я точно понял: мы поладим. Провел две невидимые линии на груди, мол клянусь, и рассмеялся в ответ. Возвращать-то все равно было некуда. Папаша сел минимум на двадцатку. У него уж точно договориться не вышло. Ни с жизнью, ни с прокурором.

Клара покачала головой.

Чем ниже мы спускались по улице, тем чаще слышались приветствия. Если б можно было растянуть транспарант, на нем точно светилось бы красным: «Беглянка Клара вернусь в город! Без мужа, и с сыном, которого скрывала все эти годы!». Новость разнеслись по общине со скоростью лесного пожара и уже на следующий день наш дом ломился от внезапно нагрянувших «родственников».

– Он у тебя что, альбинос? – эту фразу я слышал в течение первого года так часто, что к двадцатому разу даже научился не закатывать в ответ на нее глаза. На фоне черноволосых и смуглых итальянских отпрысков я действительно выделялся. Да что говорить, даже Ник, присоединившийся к нашей общине позже, больше смахивал на родившегося где-нибудь в Портофино, чем я.

Кстати этот фрагмент для тебя, чувак. Когда ты забудешь всё, я позабочусь, чтобы напомнить, в каком ты был шоке, когда «попал» в семью, впервые заночевав у нас дома.

Он ещё тогда не знал, что семья – это не просто слово. Это манера жизни. Это полное отсутствие той самой личной жизни вовсе. Это когда шумно, громко и все общее. Это клетка, которая никогда тебя не выпустит, и это самое большое благословение свыше. Потому что ты, запомни, никогда не останешься один.

Было утро. Ник, зевая, застегивал ботинки. Его черные волосы после ночи, проведенной на свернутой куртке торчали в разные стороны, но несмотря на помятый вид, выглядел он до удивления аккуратно. Свернув одеяло рулон, он принялся убирать за собой постель. «Вот, делать нечего», – подумал я. Свою я никогда не убирал. Все равно ведь вечером расправлять заново.