Фантом

Но Брайену было не до разъяснений. Ли дал команду инспекторам приступить к проверке, и они, разбившись по парам, направились к пусковой установке. Там их ждал боевой расчет пуска. Перси пристально вглядывался в лица офицеров, как будто хотел прочитать ответы на свои вопросы.

Молоденький капитан — командир расчета, и именно ему в час «Ч» предстояло выполнить приказ: «Пуск!».

Совсем юный лейтенант — оператор, палец которого должен был последним нажать кнопку на «ядерном пианино» в кабине гигантского МАЗа.

Не намного старше их выглядел прапорщик — механик-водитель пусковой установки.

«Совсем мальчишки! Ровесники моего сына! — поразился Перси и в следующее мгновение ужаснулся: — Господи! Как же хрупок мир! И этот мир находится в руках мальчишек?!.»

Глава шестая Гастролер — кто он?

В крохотном кабинете старшего оперуполномоченного отдела контрразведки 4-го Научно-исследовательского института Ракетных войск стратегического назначения майора Романа Саликова, ставшем командным пунктом, было не повернуться. Осанистая фигура начальника отдела полковника Виктора Гольцева занимала все свободное пространство. Самому Саликову и подполковнику Николаю Кочубею, тоже далеко не детских размеров, пришлось втиснуться между необъятной спиной Гольцева и пузатым несгораемым сейфом. Все трое склонились над экраном монитора и пытались разглядеть то, что происходило за сотню метров от них — в лаборатории соседнего корпуса института. Их ждало горькое разочарование: экран покрывала густая серая рябь точек. Сквозь нее размытым силуэтом проступала мужская фигура. Аудиозапись тоже ничего не давала, микрофон, «воткнутый» в потолочный светильник, страшно фонил и отзывался визгливым писком эфира.

Гольцев бросил недоуменный взгляд на Саликова с Кочубеем. Они принялись крутить ручки настройки на пульте спецаппаратуры оперативного контроля, которую «технари» установили в кабинете начальника лаборатории № 3 подполковника Василия Оноприенко. Их попытки ни к чему и не привели: мощная радиопомеха от радиопередатчиков узла связи забивала слабый сигнал. Смуглое лицо Кочубея, выдававшее в нем южанина, исказила болезненная гримаса, он в сердцах произнес:

— Неделя работы коту под хвост!

— Но не должно же быть так? Вроде все предусмотрели, — сокрушался Саликов.

— Все, да не все! Поздно, поезд ушел! И я тоже хорош! Поверил Федорову на слово, — казнился Гольцев.

— Вы-то тут причем, Виктор Александрович?! На то они и технари, чтобы своими инженерными извилинами шевелить и таких «хвостов» не оставлять, — не согласился с ним Кочубей.

— А притом, Коля! Легче всего на других валить! Мы-то самим где были?

— Вчера же проводили проверку, и все работало? — недоумевал Саликов.

— Виктор Александрович, я предупреждал Федотова насчет узла связи, но он же «великий Попов». Ему слова не скажи — «Я все знаю! Не учи ученого!», доучил — теперь к Кровопускову снова тащиться! Мало он нам прошлый раз крови попортил, так теперь… — от досады у Кочубея больше не нашлось слов.

При одном упоминании этой фамилии глаза Гольцева потемнели. В последнюю неделю он чаще бывал в окружном суде, чем у себя в отделе, и там не один час убеждал Кровопускова в обоснованности проведения оперативно-технических мероприятий в отношении Оноприенко. Тот на словах соглашался, а когда дело доходило до утверждения постановления, в последний момент давал задний ход и требовал дополнительных доказательств его шпионской деятельности.

И когда, наконец, удалось добыть эти «дополнительные доказательства» — получить подпись Кровопускова под постановлением суда, а затем с таким трудом установить «технику» в кабинете Оноприенко, досадная мелочь свела все на «нет»! В эти самые минуты, когда объект Лаборант — Оноприенко, заперев дверь, «колдовал» над секретными документами, контрразведчики оказались «слепы» и «глухи». Гольцев с сочувствием смотрел на мрачные, осунувшиеся лица подчиненных.

Здоровый румянец, обычно игравший на щеках крепыша Саликова, поблек, глаза глубоко запали, и ранее поблескивающий в них задорный зеленый огонек погас, плечи поникли, китель стал просторным и болтался, будто на вешалке. Рано обозначившийся начальственный животик тоже куда-то пропал. От бессонницы и усталости он едва держался на ногах.

Не намного лучше выглядел и Кочубей. Лучший волейболист управления, казалось, не знавший усталости, и тот не выдержал нервного напряжения. Его выразительный, с легкой горбинкой нос заострился и все больше напоминал клюв. Густые черные как смоль брови сердито сошлись на переносице и походили на крылья уставшей птицы. Волевой подбородок с глубокой ямочкой посредине покрывала густая щетина. Лихой казацкий чуб растрепался. Кочубею не хватало разве что папахи на голове, черкески на плечах и кинжала за поясом, чтобы быть своим среди абреков. Кровь кубанских казаков и кабардинцев проступала в чертах его лица и кошачьих движениях гибкого тела.