– Грядут ужасные события, – продолжал Нордхэген. – Я пытаюсь их избежать. Пытаюсь их отсрочить. Но груз истории тяжек. Законы природы невозможно победить. Я предвижу вынужденные выборочные аннигиляции. Новая кровь, всегда требуется новая кровь. Преодолеть это невозможно. Популяция ограничена, по практическим соображениям, но новая кровь всегда необходима. Ей нужно освободить место. Предвижу вынужденные выборочные аннигиляции, которые приведут к анархии. Предвижу ужасные события.
Я начал осознавать, что сильно ошибался насчет намерений Нордхэгена. Я-то думал, он хочет, чтобы я помог ему сохранить статус-кво, но теперь казалось, что у него имеются далеко идущие планы. Очень далеко идущие. Он планировал продолжить уродовать своих людей, убить некоторых из них (но только после голосования), а потом – что? Новая кровь. То есть он намеревался похитить еще несколько человек, ампутировать у них конечности и поместить их в свою камеру ужасов. Я решил, что трупы в крипте стали результатом первой неудачной попытки, но, возможно, они появились там после очередного витка регулярного цикла.
– Я пытался не давать волю злости, – сказал Нордхэген. – Пытался игнорировать ее или объяснить рационально, но она всегда возвращается, как ночной туман, лезет в окна и двери. Можно подумать, это какие-то необоснованные предрассудки, врожденное чувство классового превосходства, но избежать этих мыслей невозможно, они существуют, они настоящие, они – истинные. И приходится признать неизбежное. – Безумный взгляд Нордхэгена сфокусировался на моих глазах, и он продолжил. – Факт, простой факт.
Ох. Хорошо, не надо продолжать. Прошу тебя, старик, не говори ни слова. Король-паук, поймавший Лондон в свою паутину.
Конец рядом, так должно быть. Я больше не вынесу. Я – последний кусочек пазла, элемент, сделавший уравнение Нордхэгена истинным. Мое присутствие, моя помощь, моя полная безотказность позволили его безумной социопатии обрести полную свободу. Теперь ему было все дозволено. Все ограничения рассыпались в прах. Дружелюбный маленький доктор исчез навсегда, а вмести с ним – видимость самообладания, профессионализма и обаяния. Его сознанием завладело чудовище. Я уже принял решение убить Нордхэгена, но теперь понял, что это необходимо сделать немедленно. Я хотел придушить его на месте. Передо мной сидел не человек, а какое-то ужасное, извращенное создание, которое требовалось уничтожить как можно скорее.
Нужно что-то придумать. Проблема заключалась не в убийстве Нордхэгена, а в том, чтобы отвести подозрение от нас с Линой. Мы оба запутались в кровавой паутине этого человека. Он поймал нас в ловушку, и чем больше я задумывался об этом, тем больше ненавидел его холодной, бесстрастной ненавистью. И я снова разозлился на себя. Если Нордхэген – безумный король, то я – его шут.
– «Жизнь животного иногда достигает энтелехии в потоке восприятия… в присутствии других организмов… в ферментах собственной крови». Разве не потрясающе звучит? «Ферменты собственной крови». Какое необыкновенное словосочетание. Вам знаком Сантаяна[35]
?– Нет.
– Вы примечательно невежественны, дорогой мальчик, – улыбнулся он. – Даже для врача и американца.
– Думаю, вы правы. – Мне плевать. Пусть лучше он будет подтрунивать надо мной, чем продолжит нести апокалиптический бред.
– Для моего поколения культура хоть что-то да значила. Мы читали, узнавали новое, запоминали. Сейчас подобные устремления исчезли с лица земли. Никто ничего не запоминает. А ведь следующая культура появляется из перегноя предыдущей.
Нордхэген продолжал сыпать цитатами и именами, стриптизерши продолжали раздеваться, и в какой-то момент в моем мозгу открылась маленькая дверца, зажегся свет, и я нашел выход. Он все время был у меня под рукой. Алкоголь. Нордхэген все равно рано или поздно сопьется. Просто сделает это раньше. В любую минуту. Начиная с сегодняшнего дня. На то, чтобы это устроить, потребуется время, а его у меня почти нет. Я начну сегодня, до того, как мне удастся посоветоваться с Линой.
Иногда мне казалось, что Нордхэген намеренно меня провоцирует. Может, он хотел, чтобы я избавил его от мучений. Изрекая свои пророчества, он выглядел уставшим. Ему не хватало задора. Возможно, он зашел слишком далеко и потерял стимул продолжать. На это можно было только надеяться, но у меня не оставалось времени на то, чтобы проверить свою гипотезу.
У меня открылось второе или третье дыхание, сознание полностью прояснилось. Я все чаще стал наполнять наши бокалы. Обычно я тормозил Нордхэгена, но теперь провоцировал его пить больше и больше. К пяти утра он повеселел и напился почти до невменяемого состояния. Я проводил его до дома и уложил на кушетке в библиотеке. Какое-то время я стоял над ним, пока его дыхание не стало шумным, но регулярным. Я понял, что он провалился в алкогольный сон. Потом я подошел к телефону на письменном столе и набрал Лину.
– У него запланированы деловые встречи в ближайшие дни?
– Ничего важного, – ответила она встревоженно.
– Совсем ничего?