Фантом. Последние штрихи

Этот Нордхэген больше не противоречил образу веселого выпивохи из Сохо и богатого пластического хирурга, проводившего свободное время в «Фезерс». Загадка была разгадана, тайное стало явным. Секрет Нордхэгена был огромен и глубок, словно ревущая река, подземная река, которая бежала через всю его жизнь. Удивительно было то, как ему удавалось скрывать его так долго. И теперь мне стало понятно, почему он спивался. У него не было другого способа выбраться из своей фантазии. Как и мой пациент-католик из больницы в Нью-Хейвене, Нордхэген был неспособен признать неудачу или поражение. Ему легче умереть. Пусть он падет, но его королевство останется, как безумное доказательство его величия. Об этом позаботимся мы с Линой. Как и Геринг на Нюрнбергском процессе, Нордхэген стремился воздвигнуть себе памятник для грядущих поколений.

– Вы не могли придумать что-нибудь похуже? – задал Нордхэген риторический вопрос своим слушателям. – В ваших пустых головах не могла родиться более ужасная альтернатива?

Он был в ударе. Из колонок как нельзя кстати зазвучала бодрая мелодия «Это всего лишь бумажная луна».

– Вы предпочли бы быть грязным бангладешцем, без земли, без дома, без работы, питающимся на помойке? Или, может, малолетней проституткой в Бомбее? А может, вам хотелось бы пухнуть от голода, ползая по южному краю разрастающейся Сахары в поисках немногочисленных ростков зелени? Вы действительно уверены, что ваше положение ужаснее всех на свете?

Это был излюбленный аргумент Нордхэгена – и он напоминал мне о мамаше, которая заставляет отпрысков вылизывать тарелки дочиста, потому что дети в Африке голодают. Даже я видел в его логике непоследовательность.

Я встал с дивана и подошел к дальней стене, чтобы как следует видеть Нордхэгена и его паству. Он дошел до кульминации, и было в ней что-то ужасающе притягательное. Он громко декламировал охрипшим голосом, колдуя над консолью. Его люди бились в конвульсиях и раскачивались в оковах. Они смеялись невпопад, стонали, вздыхали и бормотали что-то нечленораздельное. Их глаза вылезали из орбит, веки дрожали, словно жалюзи на ветру. Слезы текли из глаз, кожа блестела от пота, и наконец, когда Нордхэген принялся посылать заряд за зарядом в область их мозга, отвечающую за наслаждение, по изуродованным телам пробежала дрожь экстаза. Боль и наслаждение, боль и наслаждение, и весь спектр чувств между этими двумя полюсами. Они закричали, их агонизирующие крики слились в единый приглушенный хор. Вопли эхом прокатились по этому небесному граду под городом.

Я вернулся к дивану и сел рядом с Линой. Она не шелохнулась. Я расстегнул еще одну пуговицу на ее блузке и стянул бюстгальтер.

– Он еще держится, – сказал я. – Проживет год или два, а может и дольше.

Тело Лины немного напряглось. Я обнажил одну из ее грудей и принялся гладить ее, ласкать, сжимать, доставляя ей райское наслаждение. Тем временем Нордхэген продолжал свою адскую рапсодию на консоли. Лина поддалась моим прикосновениям.

– Я убью его, – сказал я.

Тело Лины возбудилось в ответ.

– Я прикончу этого сукиного сына! – Мне понравилось, как прозвучали мои слова, мне стало хорошо, и я возбудился.

В колонках заиграла мелодия «На солнечной стороне улицы».

– Изведать после долгого поста, что означает жизни полнота,¹ – кричал Нордхэген в микрофон. – Человек превосходит всех животных, даже в своей способности поддаваться дрессировке.[33]^[34] – Он продолжал бредить, смеясь и крича, заблудившись в глубинах собственного сна.

Я склонился над Линой, открыл рот и припал к ее вздымающейся, крепкой груди. Мои губы сомкнулись вокруг ее великолепного соска.

13

Если Нордхэген и подозревал, что я задумал, то не показывал вида. Трудовой день сменялся трудовым днем, а безумная ночь безумной ночью. Я ухаживал за людьми в погребе. Лина помогала, но большую часть времени работала с документами Нордхэгена. Маленький доктор сновал между нами, давая все больше поручений. Мое присутствие позволило ему играть роль властного надсмотрщика. У него появилось дополнительное время на его псевдофилософию, а также на то, чтобы пить, смотреть фильмы и устраивать ночные представления для пленников.

Я решил, что долго это не продлится. Но мне надо быть осторожным. Любое мое действие должно быть тщательно продуманным и подготовленным. В этом деле нельзя ошибиться. Основная проблема заключалась не в Нордхэгене, а в том, что произойдет после его смерти. Он обладал определенной известностью. Поэтому его гибель следовало обставить таким образом, чтобы не возникло никаких подозрений.