Мы с Азией нашли друг друга в самое подходящее время. Прошли лето и осень, два сезона нашего кровавого ритуала. Мы манипулировали городом и его жителями, проявляли чудеса изобретательности и вывели смерть на новый уровень. О наших преступлениях говорили, они произвели ошеломительный эффект на обывателей. Но в итоге дальше эффекта дело не пошло. Даже ужас в какой-то момент притупляется.
Нам нужно было отдохнуть. Мы довели свои действия до автоматизма, и нам необходимо было некоторое время, чтобы прийти в себя. Тогда мы отправились в Таиланд, купили там Азию, словно чувствовали, что она ждет нас, и привезли ее в Лондон. На все ушло всего несколько дней, но Азия привнесла в нашу жизнь новое измерение. Она сделала нас лучше, невозможно понять, каким образом, но мы это почувствовали. Ни одному человеку не под силу удерживать любовь в высшей точке. Иногда мы с Линой отдаляемся друг от друга, погружаемся в собственные мысли и не можем из них выбраться. Тогда Азия интуитивно понимает, что что-то не так, и сводит нас вместе.
Азия вошла в наш дом, в нашу жизнь – и сразу же стала неотъемлемой ее частью. Словно всегда была с нами. Я думал о ней как о материальном воплощении нашей с Линой любви. Наш ребенок? Возможно, но не только. Мы спали в одной кровати, как равные. Мы с Линой – два отдельных человека, два организма, делим одну жизнь, одну любовь. С Азией нас теперь стало трое, но мы были так же едины. Не треугольник, а троица.
Не знаю, была бы наша связь такой же, если бы Азия говорила по-английски. Стал бы язык, как это часто бывает, причиной напряженности и недопонимания? Возможно, но этого не произошло даже после того, как Азия выучила несколько английских слов. Их она использовала только иногда, из практических соображений. В остальном она пренебрегала речью, словно понимала, что у нас лучше всего получается общаться более естественными способами – с помощью улыбок, мимики, смеха, жестов и прикосновений.
Большую часть зимы и весны мы почти не выходили из дома. Словно впали в зимнюю спячку и сонно ублажали друг друга. Отдыхали и забавлялись в равных пропорциях. А также набирались сил для того, что ждало нас впереди.
Той зимой у моего отца случился инфаркт. Родители не сообщили мне, пока его не выписали из больницы. Не хотели, чтобы я бросал работу и прилетал домой, так как угрозы его жизни не было, хотя когда дело касается сердца, никогда нельзя сказать наверняка. Но врачи запретили отцу летать на самолетах, что сделало невозможным визит моих родителей в Лондон. Мы несколько раз созванивались, и я обещал им, почти так же часто, как себе, что скоро прилечу к ним в гости.
В то же время я сомневался, что когда-нибудь снова побываю в Огайо. Он был так далеко, где-то в стране прошлого. Иногда родной штат казался мне какой-то параллельной вселенной, вне зоны досягаемости. Я не хотел туда возвращаться, но время от времени думал о нем. Прошлое – забавная головоломка. Когда тебе двадцать, что ты помнишь о десятилетнем себе? Как мало я помню о тех временах, когда мне было двадцать, хотя это совсем недавняя часть моей взрослой жизни, и в то же время меня отделяют от нее сотни световых лет. Прошлое – нечто невозможное. Лично я думаю, что значимость психиатрии преувеличена. Она имеет дело с прошлым. Эта наука представляет собой вид интеллектуальной магии и, как любая магия, работает, только если ты в нее веришь.
Возьмем в качестве примера Нордхэгена и его камеру ужасов. Эта черная дыра засосала меня не так давно, но уже стала элементом прошлого. Этот эпизод стал не более чем любопытным случаем, миниатюрой, на которую я теперь смотрю через перевернутый бинокль. И я все это сотворил? Как странно!
А как же прошлый год? Лето и осень лондонского кошмара. Все эти трупы. Это не ошибка. И я не считаю, что мы свернули не туда. Мы просто должны были пройти через эти испытания. Лента Мебиуса по-нордхэгенски. Мы правильно сделали, когда разорвали ее; точно также мы правильно поступили, когда нашли Азию.
Мы надеялись создать какой-то импульс и потом оттолкнуться от него, но эта цель оказалась ложной. Теперь, когда в Англию пришло следующее лето, я осознал, что нет смысла режиссировать смерть и ужас. Они являются неотъемлемой частью сил природы, которые невозможно остановить. Вместо того, чтобы их подстегивать, нам надо научиться им не мешать. Смерть и ужас будут всегда следовать за ними, словно листья, облетающие с ветвей. Мы зря тратим время.
– К людям следует относиться, как к сырью, – говорит мне Лина. И продолжает: – Они – глина жизни. Не важно, что из них получится, главное – сам процесс. Только процесс имеет значение, потому что за ним стоят силы природы, и мы лишь немного им помогаем. Мы – лезвие в их руках, вот и все. Но этого достаточно. Мы – бактерии на нижнем ярусе бесконечных джунглей.
Я согласен. Возможности безграничны. Единственный путь – это путь вперед. Мы молоды, мы готовы. Зимой было хорошо, но теперь мы жаждем действия. Пора выходить на охоту.
До встречи в городе.