Фантомная боль

— Если выздоровление — это иллюзия, — сказал я (она все так же стояла возле стойки в ожидании своего капуччино), — то единственная серьезная проблема — это то, что они появились на свет.

— Да, — сказала она, — для тебя это серьезная проблема.

* * *

Три года своей жизни я провел в ночном магазине. Дошло до того, что из дома я шел прямо в ночной магазин, а из ночного магазина — прямо домой. Иногда я пытался заглянуть по дороге в кафе, или в кино, или к кому-нибудь в гости, но чаще одной попыткой все дело и ограничивалось.

Когда мне стали сниться цены на рыбные палочки в тесте и на салат из лососины, на овощную запеканку и на соте, я понял, что настало время что-то менять в своей жизни. Только я не знал, как это сделать. Я забрался на дерево и теперь никак не мог решиться с него слезть. Сидя на верхушке дерева, я поглядывал на других людей и время от времени что-то разогревал. Позвать кого-нибудь на помощь казалось мне неприличным. Поэтому я делал вид, что мне очень даже нравится сидеть на дереве, словно это и было моим главным занятием в жизни.

* * *

За ужином в маленьком французском ресторанчике я читал журнал. Во внутреннем кармане у меня лежало не меньше двадцати лотерейных билетиков, но я решил их приберечь, чтобы было чем заняться после кофе.

Пациентов моей жены называли клиентами, им платили даже небольшие деньги за то, что они посещают дневной стационар: от этого им казалось, будто они ходят на работу. Я задумал пьесу, в которой виртуозно обыгрывается сходство между дневным стационаром для душевнобольных и некой фирмой. Я поделился этой мыслью со своей женой, но она сказала:

— Ты не мог хотя бы какое-то время ничего виртуозно не обыгрывать?

Еще я задумал написать рассказ о мужчине, влюбленном в своего психиатра и поэтому притворяющемся шизофреником. Он так классно изображает свой недуг, что ему все верят. Даже самые именитые доктора. И тогда ему приходит в голову: «Раз уж мне все верят, придется продолжать ломать эту комедию».

За кофе и кальвадосом (как человек дисциплинированный, я выпил всего полрюмки) я разговорился с одним типом в очках с единственной дужкой. Он приходил сюда почти каждый день и рассказывал о политическом кризисе. Я ограничился ролью слушателя — обычно я так и поступаю, если речь заходит о политике, — и это был правильный ход. Тип в очках дожил до того возраста, когда окружающих можно вынести только при условии, что они вас слушают.

— Вы хотели бы сыграть в моментальную лотерею? — спросил я его под конец.

Мое предложение пришлось ему по душе:

— Все равно ничего не выиграешь, но мне нравится стирать защитный слой.

Соскребая верхний слой, мы завели доверительный разговор о ценах на гомеопатические таблетки от импотенции. Он не имел медицинской страховки. В целом получился приятный вечер.

Я уже был в пижаме, когда зазвонил телефон. Я подумал, что это звонит моя жена, и снял трубку. Уезжая, она имеет обыкновение звонить в самое немыслимое время.

— Это Роберт Мельман?

— Да, это я.

Я сделал музыку потише.

— Я звоню по поводу вашего пакета.

— А, это вы, — протянул я и почему-то снова вспомнил о трубочистах.

— Когда я могу его вам передать? Может быть, завтра?

— Хорошо, завтра.

— Может быть, вы могли бы прийти в Музей естественной истории? Если, конечно, вас это не затруднит. Я там работаю. Я, конечно, могу и сама к вам зайти.

— Нет-нет, — сказал я, — я приду в музей, это как раз хороший повод туда заглянуть.

Мы договорились встретиться на следующий день в три часа в музейном кафе.

— С кем я только что имел честь? — осведомился я.

— С Ребеккой, — ответила она. — Только не забудьте: в этом музее несколько кафе, встречаемся в «Гарден-кафе».

Я написал на обратной стороне счета, оставленного трубочистами:

«„Гарден-кафе“. 3 часа, Ребекка».

Положив трубку, я вспомнил о том, что за годы, прожитые мной в Нью-Йорке, я ни разу не был в Музее естественной истории. Моя жена меня часто уговаривала: «Сходи как-нибудь, там здорово». Но я вечно отшучивался: «Нет, мне это не интересно, я не люблю динозавров».

* * *

В два часа я уже был в музее, одновременно со мной туда явился целый класс школьников.

— Вы собираетесь осматривать коллекцию бабочек? — спросила девушка-кассирша.

— Мне в «Гарден-кафе», — ответил я чуть слышно, словно чего-то стесняясь.

Она выдала мне наручный браслет, в котором я мог целый день свободно передвигаться по музею.

У меня не было ни малейшего желания целый час сидеть в кафе в ожидании совершенно незнакомого мне человека, поэтому я стал прохаживаться мимо акул и зебр. Мимо их чучел, разумеется, или их пластиковых муляжей — мой нетренированный глаз не замечал между ними разницы.

Утром я позвонил трубочистам и сказал, что все же воздержусь пока от установки вентилятора на крыше. Они были очень раздосадованы.

Музей оказался даже больше, чем я предполагал. Неподалеку от динозавров я снова встретил школьников.

— Это было крайне злобное существо, — объяснял их учитель.

Я пристроился к школьной экскурсии.

Без четверти три я подумал: «Теперь уже можно идти в „Гарден-кафе“».