Фантомная боль [СИ]

Как награда за исполненную роль
Мне досталась только призрачная боль,
От которой вновь и вновь кричу во сне,
Ощущая, словно ноги вновь при мне.
Почему же боли нет в моей груди?
Память прошлого, ты душу разбуди!
Не хочу я верить, что пришел домой
Телом жив еще, но умерший душой.
Мира ныне я прошу у всех богов,
У всех звезд, что светят в небе всех миров.
Мира ныне я желаю всем мирам,
Чтоб все расы никогда не знали ран.
Не винить меня прошу друзей, родных —
Не понять вам, как непросто быть в живых!
Я ведь искренне о мире том пою,
Но в душе так жажду вновь шагать в строю.

Зан Янт пел солдатскую песню? Это было что-то новое. Все в госпитале знали, что помимо врачебной практики он серьезно занимался музыкой, виртуозно играл на кветарре, досконально знал всю забракскую классику и высоко ценил ее. Он долго изучал традиционные мотивы разных колоний и мог точно узнать, откуда родом забрак, играющий в придорожной кантине, не глядя на его татуировки и рога, но также прекрасно чувствовал, что общего было в музыке всех забраков. Но в госпитале, куда Янт пришел в погоне за романтикой войны, в ходу были песни военных врачей, передающиеся от одного поколения специалистов к другому. Зан знал эти песни, но лишь изредка подпевал им, чувствуя себя частью братства, именуемого военной медслужбой.

И хотя солдатские песни, написанные сотни лет назад, тоже были почти классикой, утонченная душа Янта никогда не лежала к такой мужицкой музыке. И если сейчас он сам затянул такие строки, то на душе у него была не просто тяжесть…

Было ясно: Зан выжат этой операцией, а ему еще нужно взять неймодианца. И он возьмет его и вытащит, как всегда. Только его золотые руки годились для этого.

Янт вышел из комнаты дезинфекции в чистом хирургическом костюме. Сестра Тайзин все еще нянчилась с обожженным пациентом:

— Ты, видимо, хороший пилот, Нун, если тебе доверили ответственную миссию в твои девятнадцать.

— Я «личьинка»… — слезно проговорил тот в ответ. — «Льичинки» — так у нас называют тех, кто пьереучьивается с грузового кораблья на боевой.

— Ну, ты учился на боевой. Значит, ты должен быть стойким. Потерпи, — просила его медсестра. — Еще немного потерпи — скоро тебе помогут. У нас дежурный — очень хороший доктор. У него блестящий ум и талантливые руки…

— Взгляни на результаты сканирования, Зан, — попросила хирурга Триз. — Складывается ощущение, что парень вообще не получал лечения!

Янт вгляделся в изображение грудной клетки неймодианца. Он увидел скопление гноя и отек в легком, что, скорее всего, было осложнением термохимического поражения дыхательных путей. Хирург хорошо знал, что медицина — далеко не точная наука, и когда он вскроет полость тела, он, скорее всего, увидит совсем не ту картину, что показал ручной биосканер. Все могло оказаться еще серьезнее.

— Давайте анестезию и на стол его, — распорядился Зан. — Начнем.

Он наденет чистый халат, новые перчатки и маску, возьмет стерильные инструменты. Он снова войдет в операционную и молча возьмется за дело. Потому что забрак делает свое дело даже тогда, когда внутри у него все переломано. Забрак никогда не подает виду, что он глубоко ранен, болен или устал. Он терпит это и гордо идет по жизни, пока в один момент не падает замертво. И тогда ему выносят вердикт «сердечный приступ», и никто не узнает, что так побило его потасканный двойной мотор.

* * *

Дарт Мол, как всякий забрак, очнулся от наркоза вскоре после вмешательства. Он почувствовал боль практически во всем теле, и снова больнее всего было внизу… Так, может, то, что он помнил о неймодианском полевом госпитале, не происходило на самом деле? Был лишь один способ узнать истину: поднять простыню, покрывавшую его тело по грудь, и увидеть свои ноги… либо пустоту.

Забрак сбросил с себя отталкивающую ткань и хрипло взвыл, столкнувшись с действительностью. Его тело занимало меньше половины койки! Ниже ребер его покрывали бинты и пластыри. Ног не было! Ничего ниже пояса не было! Ничто там не могло болеть! Но боль ведь была?…

Мол отказывался верить своим глазам. Он был готов к смерти в любой момент, как истинный воин, но никак не был готов к тому, что будет искалечен и выживет. Медсестра Тайзин, вбежавшая в палату, по долгу службы пыталась утешить пациента словами о том, что у него есть надежда на полноценную жизнь: врач пообещал, что он будет жив, и будет ходить. Но эта новость никак не трогала Мола. Его мир рухнул.