Фантомы мозга

Идея о том, что правое полушарие — левый революционер, который порождает смену парадигмы, а левое — убежденный консерватор, который цепляется за статус-кво, почти наверняка представляет собой грубое упрощение, но даже окажись она ошибочной, благодаря ей мы можем провести новые эксперименты и сформулировать новые вопросы. Насколько глубоко отрицание? Действительно ли пациенты верят, что они не парализованы? Что, если вы каким-то образом заставите их взглянуть правде в глаза: тогда они признают паралич? Они будут отрицать только паралич или другие аспекты своей болезни тоже? Учитывая, что люди часто думают о своем автомобиле как о части расширенной «схемы тела» (особенно здесь, в Калифорнии), что произойдет, если будет повреждено переднее левое крыло их машины? Они и это будут отрицать? Анозогнозия известна почти столетие, но до сих пор было предпринято очень мало попыток ответить на эти вопросы. Любой свет, который мы могли бы пролить на этот странный синдром, безусловно, будет иметь огромное клиническое значение: безразличие больных к своему состоянию не только препятствует восстановлению слабой руки или ноги, но и часто приводит к постановке нереалистичных целей. (Например, когда я спросил одного человека, может ли он вернуться к своему прежнему занятию по ремонту телефонных линий — работе, требующей обеих рук, — он заявил: «О да, не вижу никаких проблем».) Впрочем, начиная свои эксперименты, я и не подозревал, что однажды они приведут меня в самое сердце человеческой природы. Ибо отрицание — это нечто, что мы делаем всю нашу жизнь, будь то временное игнорирование неоплаченных счетов или рьяное отрицание бесповоротности смерти.

* * *

Говорить с анозогнозиками — жуткий опыт. Они сталкивают нас лицом к лицу с некоторыми из наиболее фундаментальных вопросов, которые мы можем задать как сознательные существа: например, что такое «Я»? Что приводит к единству моего сознательного опыта? Что значит воля к действию? Хотя нейроученые предпочитают уклоняться от таких вопросов, пациенты с анозогнозией дают нам уникальную возможность экспериментально подойти к этим, казалось бы, неразрешимым философским загадкам.

Родственники часто бывают совершенно сбиты с толку поведением своих близких. «Мама действительно считает, что она не парализована? — спросил один молодой человек. — Несомненно, должен быть какой-то уголок в ее разуме, который знает, что произошло. Или она совсем помешалась?»

Поэтому наш первый и наиболее очевидный вопрос звучит так: насколько сильно больной верит в собственные отрицания и конфабуляции? Может, это какая-то разновидность поверхностного фасада или даже попытка симуляции? В итоге я разработал простой эксперимент. Вместо того чтобы требовать от пациента вербального ответа (можете ли вы коснуться моего носа левой рукой?), я решил «обмануть» его и попросить выполнить моторную задачу, требующую обеих рук. Как он отреагирует?

Чтобы это выяснить, я приготовил большой поднос и расставил на нем шесть пластиковых стаканчиков с водой. Если я попрошу вас взять такой поднос, вы просунете руки под каждую из сторон и легко поднимете его со стола. Но если одна рука у вас будет привязана за спиной, вы, естественно, потянетесь к середине подноса — центру тяжести. Именно так поступали и инсультники, которые были парализованы на одной стороне тела, но не страдали синдромом отрицания.

Когда я попробовал тот же эксперимент на пациентах с анозогнозией, они неизменно тянулись правой рукой к правой стороне подноса, в то время как левая часть оставалась без поддержки. Естественно, стаканы опрокидывались, но испытуемые часто приписывали это мимолетной неуклюжести, а не неспособности поднять левую сторону («Ой! Как неловко с моей стороны!»). Одна женщина вообще отрицала, что перевернула поднос. Когда я спросил, удалось ли ей поднять поднос, эта дама уверенно кивнула. «Конечно, я его подняла», — заявила она, не обращая ни малейшего внимания на мокрые коленки.