Фантош для оборотня или Игры насмерть! (СИ)

— Ч… что? — онемела от услышанного. Если от первой части монолога буквально вгоняло в ужас одержимость мужа и понимание своей горькой участи, то последнее ввело в откровенный ступор. В животе предательски похолодело, словно узел стянулся, не давая вздохнуть. Сука внутри бесновато взвыла, давая понять, что боится до сумасшествия… И боится даже сильнее человеческой половины. Это ведь и ее… часть…

— Ах-ах, ты еще не поняла, что понесла от любовника? — торжествовал Эпштейн. — Хотя, конечно! — кивнул понимающе. — Тебя же уверяли, что это невозможно… Нужно у Роберта потом спросить, как такое получилось? Твой милый, любезный приятель. Услужливый, хороший. Так предан… своему другу. Нахимичил чего-то, а ты послушно принимала все, что он давал. Нет, он, конечно, гений, и теперь проблему с воспроизводством потомства оборотни решат, но чтобы тебя сделать подопытной крысой, умный и коварный ход, — заключил с такой хищной улыбкой, что я непроизвольно дернулась, хотя получилось коряво — приток крови был нарушен из-за подвешивания и потому тело онемело.

— Ты лжешь! — наконец, издала хоть какую-то реплику.

Шлема меня грубовато схватил за горло и притянул к себе:

— Я? — прошипел гневно, его глаза сверкали ненормальный блеском. — А твои благодетели тебя не обманывали?

— Я не могу… я обращенка, да и оборотню сложно… — бормотала словно не в себе, пыталась отстраниться от мужа, но тело плохо слушалось.

— Ты уникальная, — без особой радости констатировал Шлема, — вот почему Демьян в тебя влюбился. Есть в тебе что-то… — умолк на некоторое время, продолжая недобро дышать в лицо. Пилил взглядом, словно пытался высмотреть нечто, что не видел раньше. — Мне кажется, мы уживемся, — хохотнул, мгновенно поменяв настроение. — Ты привыкнешь к моим пристрастиям. Станешь личной, послушной собакой. Только зародыш уничтожу, а ошметки брошу в лицо Градова, перед тем, как его убить.

— За что… ты так нас ненавидишь? — судорожно искала первопричину.

— Демьяна, дорогая. Демьяна!

— Я в очередной раз пострадаю по вине Градова, — хмыкнула с надрывом, осознав, что так устала, что уже и смерть казалась спасением. — Тебя накажут за издевательства надо мной, — постаралась вложить в голос остатки уверенности. — Посадят…

— Ты плохо знаешь законы оборотней. Ты теперь моя жена. Моя собственность, уж так заведено у нас. Сама сказала «да». Я могу с тобой делать все, что пожелаю, как пожелаю, когда пожелаю, и никто не смеет меня останавливать, осуждать… Мы же оборотни! Можем залечивать раны. Ой? — деланно нахмурился Шлема. — Ты не знала о полном праве мужа на жену?

— Нет, — не лгала, и оттого стало больнее. Демьян меня опять подставил. «Тварь!» Закрыв глаза, насильно трезвела от злых мыслей: — Он освободит меня… — обронила спокойно, без единого сомнения.

— Постарается, и я на это очень надеюсь, — усмехнулся победно Шлема. — Демьян умный и расчетливый подонок. Вот только, чтобы не вызвать глобальной войны оборотней, ему потребуется бросить мне вызов. Я ведь чистокровный и весьма влиятельный. За мной стоят большие твари, они так и ждут очередной ошибки Градова. Он не посмеет вторгнуться в мои владения из-за тебя. Ему накладно встанет…

— А из-за сына? — подала голос.

— А откуда он узнает, что малец у меня? Следы мы ловко замели, амбре запаха уничтожили.

Это хорошо!

Ведь хорошо же… что Шлема не подозревал, что Демьян знал?..

— Лучше отпусти его, а со мной делай, что пожелаешь, и тогда если верить твоим словам, Демьян и правда не пойдет на тебя войной.

— Ну уж нет, — мотнул головой Эпштейн. — Святослав меня видел, он нас слышал, да и мешается он кое-кому. Так что нет, его придется убить.

— Не делай глупости, — постаралась воззвать к разуму мужа. — Демьян тебе этого никогда не простит.

— Так я и хочу побольнее сделать Градову. Как он мне… когда-то. Отниму все, что он отнял. Причиню такую боль, о которой он только слышал.

— Он уже терял жену и ребенка, — напомнила сухо. — Не думаю, что ты испытывал нечто подобное.

Лицо Шлемы изменилось, даже появились черты зверя. Жуткий оскал, бурлящее золото в глазах, заострившийся нос и скулы, линия подбородка.

На меня обрушился град ударов. Глухих и звонких, наотмашь. По лицу, телу. Я потерялась в прострации, в голове грохотало эхо бьющегося сердца, пульсировала кровь. Только избиение окончилось, тело завопило от боли — острой и пронзительной.

Лезвие коротко скользило по коже, оставляя неглубокие порезы.

— Тебе неизвестна та боль, что я пережил, — почти орал истязатель, полосуя меня ножом. — А на страдания Демьяна плевать. Пусть хоть всех потеряет. Мне важнее моя боль! Моя месть!

— Он узнает, — всхлипнула страдальчески, — что это ты сделал. От тебя отвернуться другие…