Фантош

Куклы остались — Гаянэ перенесла обеих к себе и усадила рядом с кроватью. Иногда она сидела в обнимку с одной из «персон» и читала книгу или ридер. В такие моменты отцу казалось, что она подзаряжается, напитывается флюидами в равной мере от того и другого. Проникается алгоритмом, вбирает в себя программу.

Она тоже в скором времени протоптала себе дорожку от дома. К колледжу тоже надо было усердно готовиться — собеседования с детьми, интимные разговоры с родителями и снова задушевные разговоры с претендентами.

Директор, моложавый, практически лысый субъект, худой и с острыми, как шпильки, глазами, говорил Алексею:

— Из этого клуба к нам приходят незаурядные личности, но ваша дочка — это нечто особенное. Я не о телесном развитии: в конце концов, дать такое — не самое сложное. И не о духовном: методика развития способностей такова, что без такого практически невозможно добиться сколько-либо значимых результатов. Но ваша Гаянка не боится высказывать свои мысли, истинно свои. Не совпадающие с традиционными и нередко даже идущие вразрез с главенствующими у нас религиозными постулатами.

— Это плохо?

Сам Алек именно так и подумал.

— Это опасно для окружающих. Для неё — не так. Не ведающий боязни уже самим этим фактом защищён.

— Вы любите парадоксы, Аркадий Игнатьевич.

— Советую вам присоединиться, Алексей Игоревич.

В результате этих разговоров дочка стала дома только ночевать. Ранним утром, сполоснувшись под душем, перехватив кусок и закинув за плечо бокэн в специальном матерчатом чехле, бежала на подготовительные уроки. Овладевать собой.

Семья — тихая гавань. Семья — болото. Алек удивлялся, до чего всё запустело и остановилось, стоило всему исполниться по слову её главы.

Как раз в это время из сознания Алекса выплыла та сказочка, которую дочь механически соединила с «Гадкими лебедями». Под названием «Юродка» О резонёрке и провокаторше, с раздражением подумал тогдашний Алек. Но как я ухитрялся не замечать стержня, на какой нанизаны эти новеллы? Ловил крошечное зерно поверхностного смысла, но ни одна из аллюзий передо мной не открывалась, сокрушался Алек теперешний. Поистине, Бог, желая наказать, в первую очередь лишает…

Нет, в самом деле. Как я тогда ухитрился не заметить эпиграфа, взятого из самих «Лебедей»? Хотя это и тогда ощущалось далеко не простым озорством…

«Каждый раз, когда покушаются на мою свободу, я начинаю хулиганить.

Виктор Банев, писатель

…Они втроём сбежали по лестнице в вестибюль, совсем уже пустой: бармен Тэдди, потрясающий обрезом, внешне хладнокровная Диана и Виктор с плащом, который обмотал вокруг руки по образцу старых шпажных дуэлянтов. И тотчас услышали слегка тягучий голос, доносящийся из ресторана:

— Душа моя Сумман, не сморкайтесь в мою чечевичную похлёбку, она от того калорийней не станет.

В полумраке высвечивались две здешних ключевых фигуры. Одной был Павор, скалой нависший над непонятным с виду существом, которое с шумом мело из плошки овощной суп. Другой — само существо неотчётливо женского пола. Вместо платья оно употребляло длинную белую срачицу, в качестве пончо — сдвоенный бухарский намазлык, слегка похожий не одежду самурая, и звалось дивным именем Уррака. Отчего эту кличку сразу же по прибытии, имевшем место около двух лет назад, попытались нецензурно срифмовать. Но Уррака, посмеиваясь, объяснила, что упомянутая часть тела у неё медная, как, по всей видимости, и лбы соперников. Ну и кулаки тоже. И башмаки… нет, башмаки железные, фирмы «Доломит». Как говорится, сама кого хочешь обижу. Поэтому горожане прилюдно и даже заглазно потешались лишь над историей прибытия Урраки с семейством в город. Любимой доченьке, по её словам, весьма и весьма хвалили местную гимназию и находящийся поблизости интернат для продвинутых пиплов. Поэтому обе дамы быстренько снялись с насиженного места, с успехом выдержали вступительный экзамен и купили заброшенный домик неподалёку от гостиницы. Дочке, именем Кахина, тогда как раз исполнилось тринадцать лет: хорошенькое смуглое личико без румянца, непроницаемо умные глаза, длинная коса и развитый плечевой пояс умелой наездницы. В седло ипподромного мерина села лет в девять-десять, а когда ноги стали расти от шеи, конюхи стали подсёдлывать ей высококровных жеребцов. Мать перед этим чудом природы гляделась в лучшем случае бабушкой: сплетничали, что временами Кахина поколачивает родительницу за неряшество, злоупотребление женскими правами помимо обязанностей и остроумие на грани фола, неуместное в таком почтенном возрасте. Особенно перед лицом таких двусмысленных субъектов, как Павор Сумман.

— Где ваш ребёнок? — крикнула Диана. — Кахина где?