Фарамунд

— У меня людей, — объяснил Фарамунд, он придумывал на ходу, надо бы говорить медленнее, взвешивать каждое слова, но слова полились бурным потоком: — уже втрое больше, чем надо для обороны этой крепости. И все ищут с кем бы подраться. Меня уговаривают двинуться дальше на юг. Там города богаче, люди толще, а сливы крупнее. Эта крепость останется вам, точнее — Лютеции. Я оставлю людей достаточно, чтобы все работало. Если хотите, то заберу с собой, а вы поставите своих... У вас, правда, всего шестеро, но остальных можно набрать в окрестных селах.

Глаза Тревора заблестели. Редьярд слушал недоверчиво, Фарамунд все время чувствовал его ощупывающий взгляд.

— Ты слишком щедр! — воскликнул Тревор. — Редьярд, вели подать коней. Мы сейчас же возвращаемся в крепость. Пусть меня черти утащат в свое царство и сделают рексом над всеми рогатыми, если я не сумею уговорить Лютецию!

Редьярд, не говоря ни слова, пошел к коновязи. Фарамунду его походка показалась легкой, чуть ли не подпрыгивающей.

От возбуждения он не находил себе места. Он не мог ни сидеть, ни лежать, даже в седле быстроногого коня хотелось соскочить и понестись впереди, ибо все такие медленные, спят на ходу, а там впереди Лютеция!

— Рекс, — сказал Громыхало предостерегающе. — Рекс!.. Опомнись?

Фарамунд остановился, голова его повернулась с такой скоростью, что хрустнули шейные позвонки:

— Что?.. Ты о чем?

— О том же, — пробасил Громыхало. — Возьми себя в руки.

— Что?.. А, ты о... Слушай, я так рехнусь. Крикни, чтобы оседлали мне моего Ворона. Если хочешь, езжай со мной.

Громыхало кивнул:

— Конечно, поедем вместе. А куда?

Фарамунд засмеялся:

— Ты хорош, хорош! Даже не спросил, куда. А если в преисподнюю?

— Ну что ж, — ответил Громыхало мужественно, — и там поставим свой бург, отвоюем земель... Это ж здорово: иметь целое войско демонов!

Но когда бодрые застоявшиеся кони вынесли их как ветер за ворота, Громыхало забеспокоился:

— А куда это нас прет?

За ними мчалась только личная дюжина всадников, лучшие из лучших, их отобрал сам Громыхало.

— А что вдруг забеспокоило?

— В той стороне только городок Люнеус, — ответил Громыхало с беспокойством. — А там настоящий римский гарнизон. Если уж его брать... хотя не понимаю, зачем он нам, то там наши двенадцать человек, гм... Там и двенадцать тысяч будет мало!

Всадников он оставил в лесу, а сам, одевшись простолюдином, отправился к городским воротам пешком. Громыхало не пожелал оставить рекса одного, и теперь сопел и пыхтел рядом, бурчал, что если уж так не терпится убить время, то можно напиться как свинья, вот неделя-другая и пролетит незаметно...

Сперва они увидели городскую стену. Фарамунд почувствовал, как ноги становятся ватными, а в сердце заползают страх и уважение. Стены из камня, из настоящих массивных глыб, неизвестно какой силой встащенных один на другой. И так на высоту в три человеческих роста!

Дорога привела к вратам, две башни по бокам, створки ворот распахнуты широко. Фарамунд покрутил головой, отыскивая стражей, Громыхало пихнул в бок:

— Они в башнях. Наблюдают.

Стараясь не привлекать внимания, они прошли в город, и тут Фарамунда тряхнуло снова. Подошвы ступали по ровным каменным плитам. Вся площадь покрыта твердыми широкими плитами, дома — тоже из камня! — вырастают прямо из этого серого гранита. А дома в два этажа и в три, а в самом центре возвышается огромный дом в четыре этажа, окна широкие, крупные, без ставен, так что днем в комнатах светло, а в безоблачную ночь можно увидеть звезды.

На миг в сердце кольнула острая зависть, ибо сразу представил себе Лютецию не в деревянном доме, который вдруг начал казаться вовсе не... самым лучшим, а вот в этом большом каменном! Там на самом верхнем этаже даже широкий выступ, видно кресло: кто-то иногда сидит, посматривает сверху на город, а если позволяет погода, видит далекие закаты и восходы солнца!

— Куда пойдем? — бухнул в его мысли, как камень в воду, тяжелый голос Громыхало. — Лучше на базар...

Фарамунд поморщился, очарование улетучивалось, он здесь, а не рядом с Лютецией смотрит с высоты на мир.

Спросил зло:

— Что мы там потеряли?

— Да все идут на базар.

— Не все...

Он жадно всматривался в лица встречных. Римлян от франков отличал сразу: несмотря на одинаковое солнце, римляне холенее, медлительнее, спокойнее. Франков выделял не только по огромному росту, но и по резким движениям, быстрым поворотам головы, цепким и дерзким взглядам. В них кипела жизнь, они готовы тратить ее даже на постоянные и бесцельные драки друг с другом, в то время как римляне уважительно раскланиваются со всеми, хотя он видел брезгливые гримасы, недовольство в глазах.

Римляне держались степенно и величаво. Даже дети не резвятся, а как маленькие старички, гуляют спокойно, либо сидят рядышком на чистой скамейке, сами чистенькие и ухоженные, в нарядных кукольных одеждах. Если и хохочут, то тоже правильно: красиво и мелодично, никакого визга...