Фараон

Рамсес знал о беспокойстве в городе и видел равнодушие сановников Бубаста. Не получая никаких распоряжений из Мемфиса, он приходил в ярость, но поскольку ни Мефрес, ни Ментесуфис не заговаривали с ним об этих тревожных событиях, угрожающих государству, и как будто избегали этого, сам наместник не обращался к ним и не занимался военными приготовлениями.

В конце концов он перестал посещать стоящие под Бубастом войска, а вместо этого собирал во дворце всю знатную молодежь, пировал с ней и веселился, заглушая в душе возмущение против жрецов и тревогу за судьбу государства.

– Вот увидишь, – сказал он однажды Тутмосу, – святые пророки доведут нас до того, что Муссаваса захватит Нижний Египет и нам придется бежать в Фивы, а то, пожалуй, и в Суну,[65] если нас оттуда, в свою очередь, не погонят эфиопы.

– Это верно, – ответил Тутмос, – наши правители ведут себя как изменники.

В первый день месяца атир (август – сентябрь) во дворце наследника происходило веселое пиршество. Оно началось с двух часов пополудни, и не успело еще зайти солнце, как все уже были пьяны.

Дошло до того, что гости, мужчины и женщины, валялись на полу, залитом вином, усыпанном цветами и осколками посуды.

Рамсес был еще не так пьян, как другие. Он не лежал, а сидел в кресле и держал на коленях двух прелестных танцовщиц. Одна поила его вином, другая умащала ему голову сильно пахнущими благовониями.

Но вот в зале появился адъютант и, перешагнув через несколько бесчувственных тел, подошел к наследнику.

– Владыка, – шепнул он, – святые Мефрес и Ментесуфис желают немедленно говорить с тобой.

Наследник оттолкнул от себя танцовщиц и, весь красный, в залитом вином платье, неуверенным шагом направился к себе наверх.

Увидя его в таком состоянии, Мефрес и Ментесуфис переглянулись.

– Что вам угодно, святые отцы? – спросил наследник, падая в кресло.

– Не знаю, будешь ли ты в состоянии выслушать нас, – ответил в смущении Ментесуфис.

– А! Вы думаете, что я пьян? – воскликнул царевич. – Не бойтесь! Сейчас весь Египет до того обезумел или поглупел, что у пьяных, пожалуй, больше рассудка, чем у трезвых.

Жрецы нахмурились. Ментесуфис все же продолжал:

– Тебе известно, что царь и верховная коллегия решили распустить двадцать тысяч наемных солдат?…

– Предположим, что неизвестно, – перебил царевич. – Вы ведь не соизволили не только спросить моего совета относительно такого мудрого указа, но даже не уведомили меня о том, что четыре полка уже разогнаны и что эти голодные люди нападают на наши города.

– Уж не осуждаешь ли ты повеление фараона? – спросил Ментесуфис.

– Не фараона, а тех изменников, которые, пользуясь болезненным состоянием моего отца и повелителя, хотят продать государство ассирийцам и ливийцам.

Жрецы остолбенели. Подобных слов не говорил еще жрецам ни один египтянин.

– Разреши нам, царевич, вернуться сюда через несколько часов, когда ты придешь в себя, – сказал Мефрес.

– В этом нет надобности. Я знаю, что творится на нашей западной границе. Вернее – знаю не я, а мои повара, конюхи и поломойки. Но, может быть, теперь, почтенные отцы, вы соизволите посвятить и меня в ваши планы.

– Ливийцы взбунтовались, – ответил Ментесуфис с невозмутимым видом, – и начинают собирать банды с намерением напасть на Египет.

– Понимаю.

– Согласно воле фараона и верховной коллегии тебе, государь, предлагается собрать войска, стоящие в Нижнем Египте, и уничтожить бунтовщиков.

– Где приказ?

Ментесуфис достал из-за пазухи пергамент, снабженный печатями, и подал его наследнику.

– Значит, теперь я являюсь главнокомандующим и верховным властителем в этой области? – спросил наследник.

– Воистину так.

– И имею право созвать вас на военный совет?

– Разумеется, – ответил Мефрес, – хоть сейчас…

– Садитесь! – предложил царевич.

Жрецы повиновались.

– Я спрашиваю вас – это необходимо для моих планов, – почему распущены ливийские полки?

– Будут распущены еще и другие, – подхватил Ментесуфис. – Верховная коллегия хочет освободиться от двадцати тысяч наиболее дорогостоящих солдат, чтобы доставить казне фараона четыре тысячи талантов ежегодно, без которых двор может оказаться в затруднении.

– Что, однако, не грозит ничтожнейшему из египетских жрецов, – заметил наследник.

– Ты забываешь, что жреца не подобает называть ничтожным, – ответил Ментесуфис. – А то, что ни одному из них не угрожает недостаток средств, – это следствие их воздержанной жизни.

– В таком случае это, вероятно, боги выпивают вино, приносимое каждый день в храмы, и это каменные идолы наряжают своих женщин в золото и драгоценности, – с насмешкой заметил царевич. – Но не буду распространяться насчет вашего воздержания. Коллегия жрецов не для того разгоняет двадцать тысяч солдат и открывает ворота Египта разбойникам, чтобы наполнить казну фараона…

– А для чего?…

– Для того, чтобы угодить царю Ассару. А так как фараон отказался отдать ассирийцам Финикию, то вы хотите ослабить государство иным способом – распустить наемных солдат и вызвать войну на нашей западной границе.

– Призываю богов в свидетели, ты поражаешь нас, царевич! – воскликнул Ментесуфис.