Фараон Хатшепсут (СИ)

— Думаю, всем нам известно, кем приходится Сенмут царице и царевне. Я полагаю, этого объяснять совсем не нужно. Неудивительно, что я боялась за тебя, девочка моя. Ведь Тутмос II тоже не был дураком. Он всё видел и всё прекрасно понимал. Убить тебя не составило бы ему особо труда. И я, конечно, догадывалась и об этом, и о том, что твоей матери грозила не самая простая смерть. Собственно, тогда мне стало ясно и то, что Египет падет также неминуемо, как и Хатшепсут. Это был лишь вопрос времени, и я постаралась его выиграть.

— Падение? — переспросила Гермиона, понимая, что если не спросит сейчас, старуху занесет и того и гляди, к этой теме они более не вернутся.

— Падение, — кивнула Яхмес и сжала пальцами уголек. — Падение, мисс Грейнджер, несложно предугадать. Вы же знаете, как его можно увидеть, верно? Солнце научило этому и вас, как меня научила этому мать. Иронично, правда?

Конечно, Гермиона не собиралась ни отвечать, ни спрашивать к чему уголек. Догадка прошлась по её телу холодком. Дело крылось в слове «предугадать». Предсказать один из вариантов развития событий. Рассчитать сотни и выбрать один правильный. Тратить часы за составлением многочисленных пропорций ради правды. Следить за скользящими линиями, то и дело меняющимися хаотично.

Именно в этом и заключалась суть арифмантики. Её любимой арифмантики.

Ну конечно! Яхмес ведьма!

По телу Гермионы снова прошлись мурашки. Она ошарашенно кивнула. В Древнем мире магия была не настолько продвинутой, и потому то маскирующие чары заложили ей уши.

— Я знала, что меня прозовут безумной, мисс Грейнджер, — тихим шепотом вырвали её из догадок.

— Потому что, — поняла Гермиона, меняясь в лице. — Они не видят.

— Не в бровь, а в глаз! — воскликнула Яхмес. — Больнее смерти. Как же вы правы!

Она покачала головой, выдерживая паузу.

— Думаете, меня это остановило? Нисколько! Мне было плевать… Я готова была пойти на всё, ради Хатшепсут. Она с детства была смышленой девочкой, которой мой муж жаждал подарить трон. Она была любимицей, и её твердый характер очень сильно нравился фараону. Даже то, что она женщина, не препятствовало этому. Тутмос I мог сделать её правительницей, и если бы не его внезапная кончина, я уверена, никакого Тутмоса II и в помине не было.

Гермиона заметила, как скривилось лицо старухи при упоминании бывшего фараона. Её темно-карие глаза наполнило презрение, почти граничившее с ненавистью.

— Не надо… — тихо прошептала больная Неферуре, сквозь скрежет уголька. Даже сейчас она смотрела на бабушку с жалостью и тревогой, будто всё еще верила в её безумие.

Но Яхмес махнула рукой и стала чертить пропорции.

Совсем скоро длинные запутанные уравнения растянулись по всему полу, от стены до стены. Рядом лежало несколько папирусов, также испещренных уравнениями. Их следовало бы поставить в угол, но Гермиона не решалась советовать.

Уголь легко стирался рукавом. И на глазах юных волшебниц то и дело мелькали новые уравнения и расчеты. Таблицы, схемы и пропорции рождали тончайшие линии магии. Будучи любимицей не только Минервы Макгонагалл, но и Септимы Вектор, Гермиона отметила про себя, что все элементарные законы нумерологии в точности соблюдены. Это было большим потрясением.

Шокированная Гермиона бросила взгляд на Неферуре, которая с широко распахнутыми глазами наблюдала за действиями бабушки и, кажется, вспоминала детство. Тем временем к скрежету мелка прибавилось и бормотание. Яхмес что-то поясняла самой себе и заменяла данные. И сразу же светящиеся линии, парившие в воздухе посреди комнаты, медленно таяли, чтобы появиться в другом месте, а некоторые изменяли направление, меняя переплетения. Взглянув спустя несколько минут на своё творение, Яхмес удовлетворенно вздохнула и встала:

— Видишь, — она указала на три слабые серые линии, — о них ничего не известно…

Приглядевшись, Гермиона увидела судьбы людей. Каждая означала личность, то и дело сходящуюся с другой или расходящуюся. Можно было многое предсказать: и смерть, и рождение, и болезни, где будет белая полоса жизни, а где — черная. И, похоже, на них надвигались тяжелые времена. Увидев, что все линии сталкиваются почти в одном месте в нескольких крупных точках, и не все расходятся, Гермиона побледнела. Слияние двух линий будет одно — Яхмес и Тутмос, должно быть. Некоторые прекратят своё существование. Умрут.

С испугом Гермиона серьезно спросила:

— Вы ввели всех знакомых? Слуг? Родственников?

— Да.

Вернувшись к уравнениям, Гермиона нахмурилась. Она и Северус сливались в одну красную — догадаться несложно, почему — а рядом с ними параллельно шли другие три неизвестные. Они сливались в последней точке расчета. И прерывались. Эта точка ознаменовала их смерть. Гибель всех четырех линий. Причем совсем скорую, ведь им отведено жить несколько тысячелетий, а не несколько месяцев.

— Вы пробовали менять местами данные? — сглотнула Гермиона, не отрывая шокированного взгляда от волшебных переплетений.