— Помолчи, — приказала тут же Яхмес и обратилась с отчаянным взглядом к Гермионе: — Волшебница означает жречество и магию? Если это так, то как ей можно помочь?
Поджав губы, Гермиона устало вздохнула. Она ничем не могла помочь. Ни каплей. Разве что посоветовать пойти в жрицы. Но и здесь перед ними вставала проблема: среди знакомых ей жрецов и вовсе не было магов. По крайней мере Гермиона не замечала магических выбросов.
Из носа Неф снова потекла дорожка крови, и Гермиона осторожно приложила новую тряпку.
— Боюсь, что я и Северус не сможем полностью излечить её. Лекарство поможет на некоторое время. Ей нужно упражняться.
— Упражняться? — вспылила Яхмес, резко вставая. — Жрица, скажите, к чему вы даете такие глупые советы? Вы её будете учить? Как по мне, так вы куда больше боитесь оказать помощь.
Повисла пауза. Гермиона и сама понимала правду, отрицать которую не собиралась. И всё же ей стало не по себе.
— Что вы имеете в виду? — уточнила спокойно она.
Сейчас она чувствовала себя не лучше, чем на допросе в аврорате. Вопросов еще не задали, а прятаться уже хотелось. Прищур старой египтянки ей совсем не нравился. Гермиона видела в маленьких темных глазках старушки энергию, не свойственную её иссохшему телу. Словно её терзал один из монстров, такой как отчаяние или безысходность.
После некоторого молчания Яхмес сделала неопределенный, беспомощный жест и вздохнула:
— Почему бы вам не научить её магии тогда?
— Вы же знаете, что нам запрещает второе Царство, — Гермиона перевела взгляд на Неферуре, которая тяжело вздохнула. Её бледность совсем не понравилась бы врачам из Мунго.
Но Яхмес продолжала гнуть свою линию:
— Тогда позвольте узнать, — голос женщины стал опасно холодным, — зачем второе Царство послало вас сюда?
И Гермионе стало ясно, куда клонит седовласая женщина.
— Нас не изгнали. Нет, даже и не думайте о таком!
— Тогда почему вы не вернетесь? — вскинула Яхмес бровь, но тон смягчила и плечи слегка ссутулила. — Меня считают сумасшедшей и не всегда принимают всерьез, так что расслабьтесь и ответьте. Там лучше ведь, во втором Царстве?
Расслабиться? Этой даме вообще знакома фразочка «даже у стен есть уши»? Тем не менее Яхмес не унималась:
— Ну же, все слишком заняты своими делами, чтобы просто увидеть, что происходит у них под носом. Почему вы не сбежали, когда я вам сказала?
Старуха стала нервно описывать круги вокруг собеседницы, и Гермиона была вынуждена поворачиваться так, чтобы все время видеть Яхмес. Ясно же, что та жрецов за богов не считала.
— Бабушка… — простонала Неферуре и устало покачала головой в немой мольбе не начинать избитую и причиняющую одни оскорбления тему. Силы стремительно покидали юное тело.
— Потому что я ожидала Сэ-Осириса, — последовал ответ от Гермионы. В голове пробежалась мысль, что оправдываются только виноватые, но девушка мысленно шикнула себе.
— Вы же знаете, что ошиблись. Неужели, вы тогда ничего не поняли? Вы, святая жрица и жрец, допустили огрех!
— Вы ходите вокруг да около. Какой огрех?
— Роковой, — изрекла Яхмес с видом избитого и отчаявшегося пса. — И теперь, я боюсь, уже ничего нельзя будет исправить. Единственный выход — как-то помочь ей, — она нервно кивнула в сторону внучки.
Гермионе оставались неясными многие моменты. Она молчала, взвешивая информацию. И всё-таки догадка уже плясала у нее под носом, как будто дразня. Но Гермиона твердолобо оставалась слепой к ней, пытаясь собрать как можно больше аргументов.
— Яхмес, скажите, за что вас считают безумной? — задумчиво спросила она, игнорируя вздох Неф.
Старуха сардонически хмыкнула и подошла к одному из сундуков. Размяв одряхшие суставы, Яхмес подняла уголек и, пребывая в своих мыслях, подбросила его в воздух.
— Бабушка, пожалуйста…
— В детстве ты их видела тоже. Прекрати.
На мгновение Яхмес замолчала, глаза её затуманились, словно она погрузилась в давнее воспоминание.
— Видишь ли, Гермиона, — она вышла за колонну и задумчиво погладила ее рукой. По телу Гермионы пробежали мурашки, уши немного заложило. — В самом раннем детстве Неферуре была совсем иным ребенком. Радовалась моим сказкам, видела чудесные сны, но…
Старуха сделала паузу, будто подбирала слова. И то, с какой тревогой замерла Неферуре, не могло не напрячь Гермиону. Наконец, рассказ продолжился:
— Но… потом я допустила ошибку. Ошибку, о которой жалею всю жизнь. Вы обе должны меня понять… Молодость, амбиции. Я так хотела обезопасить тебя, Неф, — женщина вымученно улыбнулась и уселась на пол, всё также задумчиво и бесцельно подбрасывая уголёк.
Самая тяжелая вещь для человека — раскаяние, и сейчас Яхмес лишь подтверждала это. У нее кривились губы от презрения, и она хмыкала. Жаль, что в Древнем Египте еще не придумали огневиски, это сейчас, ох, как помогло бы.