Фарфоровая комната

Ночью он лежит на крыше дома, спиной на жесткой ребристой плите. В теплом воздухе аромат камфоры, до рассвета несколько часов. Всюду покой. Фарфоровая комната закрыта, немо чернеющее окно. Он задирает голову. Какие звезды. Величие и ясность тысяч звезд как будто говорят, что ей быть с ним.

25

Сурадж так давно не помогал жать пшеницу, что быстро отстает от других; к тому времени как солнце оказывается в зените, между ним и ближайшим жнецом уже снопов сорок. Он в одиночестве пробирается вперед — подрезает со всех сторон корни и выкручивает колосья из земли. Болтовня работников вдали пронизывает жаркий бриз, как серебряная струна. У него болят бедра и пот капает без конца со лба, носа и подбородка. Он останавливается на полузамахе и следит, как по дороге вдоль поля проходит она с широкой корзиной на голове. Она сворачивает в поле и приближается, с каждым шагом становясь все реальнее, и небо за ней кажется таким громадным, что она как будто нисходит с высоты. Те, кто впереди, получают еду первыми, а потом указывают на него («Вон там еще один возится»). Она смотрит из-под вуали — на таком расстоянии она вряд ли его опознала, — идет к нему по тропинке, описывая полный полукруг, в паре метров от него останавливается, снимает с головы корзину и протягивает ему, чтобы он взял две роти и дала сколько захочет, своими руками, и она не рисковала прикоснуться к нему случайно.

— И воды выпей тоже, брат. Сегодня жарко.

С тех пор как Мехар узнала о его лжи, она еще ни разу с ним не заговорила. Теперь выясняется, что от отчаянного желания встретиться с ней он забыл о смущении, и только в эту минуту стыд за обман захлестывает его и лишает дара речи. Он берет пиалу с водой и нерешительно кладет свою руку поверх руки Мехар. Она сдавленно ахает.

— Как ты себя чувствуешь?

Он не видит ее лица под вуалью.

Долгая пауза. Она убирает руку.

— Пощади меня, прошу, пожалуйста.

— Ты меня не щадишь.

— Не пытайся со мной заговаривать.

— Это очень суровое наказание.

— Если бы я могла, то вздернула бы тебя в этом амбаре.

— За то, что я тебя люблю?

— Ты меня погубил.

— Никто никого не погубил, — говорит он, начиная терять терпение. — Никто же ничего не знает. Ни Май, ни кто другой.

— Это не игра. Я не дам тебе играть моей честью.

— Ты послушай себя. Погубил. Честь. Сколько можно быть такими узколобыми. Мир меняется.

Раздраженно, как будто она бог знает почему не желает внимать доводам рассудка, он забирает еду и бросает пустую посуду обратно в корзину:

— Всё.

Она приседает, берет корзину и поднимает на голову.

— Тебя ведь за меня просватали. Мы должны были пожениться. А потом он тебя увидел и все переиграл.

— Что сделано, то сделано. Прошлое изменить нельзя.

— В том-то и дело, что можно! Мы можем! Мы можем получить что хотим. А я хочу тебя.

Позже она спросит себя: не в этом ли суть положения мужчины — ты не просто желаешь чего-то, а можешь заявить о своем желании вслух?

— Я положил в посуду записку.

Она уже собралась уходить, но веселье в его голосе заставляет ее застыть от ярости.

— Расписание наших свиданий. Бывшая попугаичья ферма в сторону Сунры. Встретимся там.

Она резко отворачивается — и жаркий воздух облепляет ее лицо вуалью. Выплюнув приставшую ткань, она говорит:

— Если бы за тебя просватали Гурлин, а выдали меня, ты бы сейчас ей назначал свидания.

— Неправда. Ты сама так не думаешь.

— Ну конечно, не думаю. Ты же лучше знаешь, что я думаю.

Прежде чем выйти из поля на дорогу, она выуживает записку и прячет под белье.

— Что-то ты заболталась с последним работником, — замечает Гурлин по дороге на ферму.

— Он долго ел.

— Кто?

— Откуда я знаю.

— А мне показалось, знаешь, — не отстает Гурлин.

— Тогда я надеюсь, Май не видела, что ты задрала вуаль, — говорит Мехар.

26

Мехар неграмотная, поэтому в записке только рисунки: пальцами, не привыкшими держать ручку, выведен ряд квадратов, а в них — солнце, рассветное, полуденное или закатное. Некоторые квадраты оставлены пустыми — очевидно, он вычислил те дни, когда они не смогут встретиться. Как же пристально он за ней следил, думает она с изумлением, следил за ритмом ее дней. Она во много раз складывает бумажку, сует за плотный край белья и продолжает вечерние труды: лущит горох, подметает крышу, отскребает внутренность каменной ванны.