Фарфоровая комната

Она знает, что пойдет. Хотя бы для того, чтобы не разгневать его отказом. Ведь он может все рассказать ее мужу. Или Май. Ему-то ничего не сделают, слишком винить не станут, даже найдут удобное оправдание. У мужчин свои интересы. А ее жизнь будет кончена. Она живо представляет себе: голова обрита, грудь оголена, на шее железное кольцо для свиней и грубая веревка, на которой ее водят по деревне. Слышит, как толпа обзывает ее грязной шлюхой, и чувствует, как тело ранят острые камни, когда она наклоняется над колодцем и бросается вниз, навстречу гибели. Да, только это заставит ее послушаться. Но потом, лежа на кровати спина к спине с Харбанс, за оглушительными цимбалами смерти она различает другую ноту, легкую и светлую. Она прислушивается и узнаёт — ее собственное растущее желание. Она закрывает глаза и шепчет, вслух, но так, что никому больше не слышно: «Я тоже хочу тебя», — а потом открывает их и долго глядит на яблоки, темнеющие на оконном карнизе.

Радхика принесла мне самую бледную розовую краску, почти белую, цвета балетной туфельки. К прежнему оттенку она подходила, насколько можно было судить по хлопьям старой краски на столбах. Однажды, когда я работал за воротами — наносил первый слой на внешнюю стену, ко мне подъехал человек на серебристом скутере «Баджадж». На нем был черный шлем из шестидесятых, закрывающий пол-лица и с большим откидным козырьком, и ему пришлось помучиться, прежде чем он сумел отстегнуть ремешок под подбородком и направился ко мне. Раньше я его не видел, и сейчас тоже навстречу не пошел.

— Разумнее подождать, пока эта стена не окажется в тени.

Волнистые, зачесанные назад волосы, наполовину разбавленные сединой, и такая же клиновидная бородка — а скорее, пижонская эспаньолка, идеально подстриженная и глянцевитая. Похож на бывшего джазмена, который иногда еще играет с приятелями джемы по выходным, только теперь они все отрастили пивные животы и с трудом застегивают шлемы под подбородком. Такие стараются быть ультрасовременными. На самом деле, как я вскоре узнал, он преподавал коммерцию и обществознание в старшей индуистской школе для девочек — светской, несмотря на название. Женат он не был, жил один в соседней деревне Сунра, куда вела грунтовая дорога, и вход в его дом был закрыт не дверью, а мешковиной.

— Танбир, — представился он, протянув руку. — Делаешь нечеловеческие успехи.

— Будем надеяться, успех сделает меня человеком.

Он хрипло хохотнул. Я снова принялся красить стену водянистой краской. Получалось так себе, и я не был уверен, что второй слой выйдет лучше.

— Джай — голова, — сказал он. — Нашел сторожа и мастера в одном лице.

Я не ответил. Он был как у себя дома, и меня тяготила его фамильярность. Хотелось, чтобы он побыстрее напялил шлем, который оставил болтаться на руле скутера, и ехал восвояси.

— Последний раз, когда я видел твоего дядю, он менял в банке обогреватель. Такой человек — вечно чем-то занят. Ух, это ж когда было… два года назад? Зимой. Как он поживает? Хорошо?

— Вроде да.

За три недели, с тех пор как Джай забросил меня сюда, он не появлялся ни разу, и Танбир, вероятно, заметил мое смущение, потому что сказал:

— Говорю же, занятой человек. Но тетка-то за тобой присматривает?

Тут я повернулся и взглянул ему прямо в глаза. Никто из моих визитеров не спрашивал про тетю, и я пытался понять, что стоит за его вопросом.

— Я справляюсь.

— А как без электричества?

— Не проблема.

— Доктор Чатурведи держит руку на пульсе?

И снова он удивил меня. Я открыл было рот, но не издал ни звука. Что это за человек? Радхика приезжала накануне, привезла еще краски и новый малярный валик. Мы выпили по глотку виски из ее фляжки. Я не знал, что сказать, и демонстративно встал руки в боки.

— Послушай, — сказал он уже другим тоном, умиротворяюще, даже доверительно. — Люди начали шептаться. Женщина не из нашего штата все время сюда ездит, сидит на заброшенной ферме с мальчиком вдвое младше. Я решил тебя предупредить.

— Это ее надо предупредить, не меня.

— Я уже.

Я молчал.

— Она… она прямо раскричалась, сказала, у меня мелкий умишко.

Он удрученно улыбнулся.

— Тоже мне, Изабелла Арчер[29]. Она же не знает, какие тут порядки. Думает, что знает. Но нет, далеко не все. Уж если они против кого ополчатся, сожрут живьем, медленно и со вкусом.

Он опустил глаза, потом покосился на скутер.

— Пора мне. Не возражаешь, если я как-нибудь еще загляну?

— У нас свободная страна, — сказал я.

Он рассмеялся и погрозил пальцем, как бы показывая, что понял мою ужасную шутку.