Фарфоровое лето

— Я присоединюсь к Peace-Women[12], — заявила я так громко, что на меня оглянулись посетители, сидящие за соседними столиками; говоря это, я показала на крупный заголовок: кампания за ядерное разоружение, против атомной смерти. — Ты же предложил мне чем-нибудь заняться. Я буду перелезать через стены и заграждения из колючей проволоки, спать под полиэтиленовыми навесами, в палатках, готовить чай на лагерном костре, штурмовать взлетно-посадочные полосы, препятствовать выгрузке ракет, часами стоять у бомбоубежищ, я буду делать все, что делают обычные мирные женщины. Ты ведь знаешь, что они даже оставляют своих мужей, чтобы полностью посвятить себя своему делу?

Я наклонила чашку и медленно вылила остатки кофе в блюдце. Я сама казалась себе донельзя отвратительной.

— Принесите счет, — потребовал Конрад.

На меня снова надвинулся туннель.

— Подожди, — сказала я нерешительно, когда Конрад спрятал свой бумажник, — подожди еще хоть минуту.

Конрад молча остался сидеть.

— Ты станешь бороться за меня, — спросила я, — если кто-нибудь или что-нибудь отнимет меня у тебя?

— Да, — сказал Конрад.

— Как? — спросила я.

— По-своему, — ответил Конрад.

Когда мы добрались до машины, действительно пошел снег. Первый снег в этом году, мокрый и быстро тающий. «Завтра, — подумала я, сидя рядом с Конрадом и старательно глядя через ветровое стекло, чтобы не видеть его лица, — завтра все будет казаться лучше».

Я узнала его уже издалека. Он стоял, прислонившись к дереву, и обстругивал маленькую обломившуюся ветку. Хотя он не поднимал глаз, но уже давно меня заметил.

— Привет, Руди, — сказала я. — Что за странное место вы выбрали для встречи?

— Вы же не захотели пойти со мной в кафе, — ответил он и отбросил ветку.

— Надеюсь, я не очень сильно опоздала? — спросила я.

Руди помотал головой.

— Пойдем к городу или в противоположную сторону? — спросил он и указал рукой сначала одно, а потом другое направление.

— В противоположную, — ответила я. Он пошел справа от меня.

— Лучше слева, пожалуйста, — сказала я. Он переместился влево.

Когда я сошла с трамвая, мне пришлось расспрашивать прохожих, чтобы добраться до этой аллеи: движение транспорта было здесь запрещено. Я злилась на себя, на Руди, на это странное свидание, которое казалось мне теперь бессмысленным.

Потом мы не спеша брели вперед, и Руди пытался завязать разговор, а я не торопилась помочь ему в этом; на аллее нам изредка встречались люди: матери с детскими колясками, старики, время от времени какой-нибудь мужчина с собакой; наши ноги скользили по мокрым, бурым листьям, и влажный воздух холодил лицо и руки; тогда я и подумала, что мое решение увидеть Руди Чапека было абсолютно правильным. Я созрела для перемен.

— Я живу здесь, недалеко, — объяснил Руди.

— Приятный район, — сказала я, стараясь не замечать труб близлежащих доходных домов. — Большая квартира?

— Собственный дом, — ответил Руди, буравя куртку кулаками и тихонько посвистывая. — В очень зеленом месте.

Он показал на холм справа, на вершине которого можно было различить черные силуэты голых деревьев. Это произвело на меня впечатление.

— Ты живешь один в доме? — спросила я осторожно.

— Не один, — Руди рассмеялся. — С отцом. Мой друг Бенедикт — вы с ним, вероятно, родственники — тоже живет там.

Это было для меня полной неожиданностью. Руди не должен был заметить моего удивления. Я стала расспрашивать его о работе, об увлечениях, о том, чем он интересуется. О своей профессии Руди рассказывал с жаром, об увлечениях — сдержанно, интересы и вовсе обошел молчанием.

— Вы же не ради меня пришли на свидание, — сказал он. — Вы ведь хотите, чтобы я рассказал о Бенедикте, прежде чем вы сами его увидите.

— Я не знаю даже, захочу ли я его увидеть, — возразила я равнодушным тоном, — прежде всего я была рада снова встретиться с вами.

— Действительно? — спросил Руди и остановился.

— Действительно, — сказала я.

— Почему? — спросил Руди, и румянец на его лице усилился.

— Потому что вы мне приятны, — сказала я, и это было правдой. — Да, да, вы мне приятны.

Руди подвигал плечами. Потом он вытащил из кармана брюк расческу и причесал волосы на затылке.

— У меня нет машины, — сказал Руди.

— У меня тоже, — сказала я.

— И мопеда тоже нет, — сказал Руди.

— У меня тоже, — сказала я.

— У нас тридцать два фруктовых дерева, — сказал Руди.

— Здорово, — сказала я, хотя уже одно представление об этом навевало на меня страх.

— Вы любите кроликов? — спросил Руди и повернулся ко мне.

— Очень, — вздохнула я и посмотрела ему в лицо. Когда он смеялся, его густые, темные брови углом сходились над переносицей. Мне необычайно понравился этот смех. Я засмеялась в ответ. Мы прошли еще немного молча. Была пятница, примерно четыре часа дня. Руди уже освободился. Я тоже была свободна. Свободна, как всегда, и все же иначе, чем всегда. Конрад сказал, что не знает, когда вернется домой. Я тоже не знала, когда вернусь домой.

— С ним тяжело, — сказал Руди. — Понимаете, это из-за бедра.

— У него это уже давно?