Фарфоровые сны

Лекари по его просьбе готовили и молча передавали целительные мази, что требовалось наносить на рану и закладывать вглубь дважды днем и дважды ночью. Настаивали отвары каштанового меда и мяты. Приносили воду из горного источника, обладающую целебными свойствами – в ней полагалось смачивать бинты и протирать весь бок.

– Ты знаешь легенду о Красной нити судьбы?

Ее неразборчивое «М-м». Ее выступившие на сжатых кулаках косточки. Ее трепещущие ресницы.

Видеть ее боль, попытки изо всех сил скрыть слабость, знать, что нужно продолжать – лекарство должно раствориться внутри ее тела, внутри раны. Знать, что он будет тем, из-за кого прямо сейчас ей будет еще больнее…

Как, боги?! Чем мог он помочь?!

Душу демонам отдать готов – да спроса нет.

Все, что мог – разговаривать. Рассказать то, во что сам не верил до встречи с ней.

Поведать историю, что похоронена была задолго до их рождения. Мало осталось мудрецов, помнящих о Красной нити. Чэну легенду рассказывала его почившая найне.*

– Это легенда о судьбах мужчин и женщин, предназначенных друг другу. Так знаешь?

– О, если только вы не о свахах… – Звонко хохочет и тут же губу чудом не до крови прикусывает. – Не могу вспомнить. Расскажите?

Генерал убирает руку от ее тела. Не торопясь, средним и безымянным пальцами мешает по кругу холодящую кожу мазь.

– Давным-давно, во времена Драконов и Богов, все люди верили, что есть на свете Красные нити судьбы. Невидимые глазу, они связывали предназначенные друг другу души людей еще на Небесах. Один конец боги привязывали к ноге мужа. Другой – к ноге жены.

Зачерпнув лекарство, наносит его прямо на рану, надавливая. Вдавливая пасту в недлинную глубокую полосу под ее грудью.

– Души были предназначены друг другу, чтобы люди не страдали. Чтобы могли в суете мира найти друг друга. Нить и растягивалась, и путалась, и вязалась узлами, но ничто на свете не способно было ее разорвать.

Мэй зачарованно слушает и думает о том, как же люди потеряли те нити? Тот мир? Свахи подбирали мужей так ужасно! Свахи точно не могли знать, кто кому предназначен.

Но, с другой стороны, быть связанной с кем-то без возможности выбрать самой? Слушать сердце – то, чего ей хотелось больше всего на свете!

Она и слушала – и вот оказалась здесь. Без свах, без нитей.

Под стук ускоряющегося сердцебиения решает поделиться своими мыслями. Чуть-чуть разворачивает голову.

Расстояние между ними на один чи** меньше, чем длины цзянь. Мэй сидит на матрасе, из-за чего она чуть выше сидящего на ковре генерала, склонившего голову к левому плечу.

– Ваша Красная нить кажется лучше свах.

Генерал отрывается от созерцания плавных изгибов ее силуэта, очаровательно усмехается и смотрит прямо на нее.

В глазах цвета осени пляшут искорки веселья. Паутинкой собираются морщинки у краешков глаз. Из высокого тугого пучка выбиваются несколько прядей, и ей до нетерпения хочется пригладить их.

– Ты так думаешь?

– Да.

Чэн забавляется ее словами. Свахи всегда говорили, что ей не хватает скромности, но он, кажется, не возражает против ее рассуждений.

– Слава богам за то, что они не такие недальновидные, как наши свахи.

Мэй ерзает – генерал ждет несколько мгновений, пока она сядет удобнее.

Но ее мучает отнюдь не долгое сидение в одной позе. Медитации научили терпению. Просто…

– А что если… если я сама хочу выбрать, с кем провести жизнь?

Крамольные слова.

Какая же… какая она!

Таких больше не будет!

Девушка, решившая надеть доспехи отца и взять в руки его меч. Девушка, в которой бурлила потоками энергия Ци, приписываемая лишь самым доблестным воинам. Девушка, ставшая лучшим воином армии. О Тан Цзюнь уже знал каждый солдат империи.

О Тан Мэй будет знать каждый воин во всем их мире.

Чэн отчего-то точно знает в этот миг – Мэй станет такой же бессмертной легендой, как и история о Красной Нити. И чтобы не случилось, память о ней не предадут забвению.

Он очарован. Зачарован. Околдован.

Пленен.

Ты пленен, генерал.

– Как вы думаете, генерал? Разве вы не желали бы найти кого-то?.. – Она отвлекает его от мыслей своим вопросом. Голосом, дрогнувшим и так и не озвучившим окончание вопроса.

Тень улыбки мимолетна и быстро тает в лучах, что проникают даже сквозь плотную ткань шатра.

Снова набрав на пальцы лекарство, он строго смотрит на девушку. Но голос его мягок, как завезённый иноземцами из-за океанов темно-винный бархат.

– Сядь ровно, Мэй.

Осталось нанести лекарство вокруг раны – это уже не так больно.

В тишине шатра слышны приглушенные звуки лагеря. Голоса и смех солдат, фырканье коней, радостная суета и бьющая ключом жизнь тех, кто стоит на пороге победы.

От свечей, горевших в шатре две ночи подряд, что провела Мэй в полузабытье, воздух тягуч и тяжел. Насыщенный, густой аромат расплавленного воска и сахарного меда, в золотых лучах солнца и полуденного тепла обволакивают легкие.

Свет и тени пляшут по коврам, плотный ворс которых глушит и смягчает его негромкий голос, прерывающий колдовскую чарующую тишину, воцарившуюся после ее вопроса.