Фарфоровый домик

— Мотив и возможность были у Дэвинсона.

— Он не отрицал этого, — заметил Понс, криво улыбнувшись.

— Он знал о том, что упомянут в завещании. И сказал нам об этом.

— Назовите мне главное возражение против того, что это именно он спланировал смерть сэра Рэндольфа.

— Помню, как вы нередко говаривали, что, если отбросить все невозможные варианты, оставшийся, сколь бы неправдоподобным он ни выглядел, должен оказаться истиной. Дэвинсон упоминал об иностранце… немце, который посетил сэра Рэндольфа всего за несколько дней до его смерти.

— Мы знаем об этом только из уст Дэвинсона, — заметил Понс.

— Если бумаги из Форин Офис не предоставляют нам мотива, таковым может стать только состояние сэра Рэндольфа, — указал я уже чуть резким тоном.

— Похоже, что состояние его было надежно распределено.

— А держатели закладных! — воскликнул я.

— Я думал о них. Еще до того как я увидел этот документ, мне стало ясно, что в отношении их следует провести некое расследование. Однако осмелюсь предположить, что оно засвидетельствует нам, что сэр Рэндольф не был владельцем большого числа невыплаченных закладных и что общая их сумма, например, не столь велика, как предполагал Дэвинсон.

— А как насчет Лавсона?

— Я не забыл о нем. Его завещание может дать нам крупнейшую цифру среди залогов. Возможно, что помимо возможности он обладал и мотивом. Однако возможность совершения им невелика, поскольку ему, конечно же, было ясно, если только мысль об убийстве сэра Рэндольфа вообще приходила ему в голову, что мотив этот будет незамедлительно обнаружен. Более того, мы располагаем свидетельством Дэвинсона о снисходительном отношении сэра Рэндольфа к своим кредиторам, что в достаточной мере подтверждается условиями завещания сэра Рэндольфа, в котором он прощает сделанные по закладным долги. Нет, здесь кроется нечто другое, о чем мы пока не имеем ни малейшего представления, нечто, способное заставить убийцу совершить немалый труд, чтобы приготовить смертоносную пастилку и тайно подложить ее в коробочку на столе во время визита в дом сэра Рэндольфа — возможно тайного, если дело обстояло именно так — да еще постараться благополучно оказаться вдали от жертвы, когда она волей случая воспользуется отравленной пастилкой. Все было очень тщательно продумано; я не вижу ничего импульсивного. Поэтому-то, очевидно, бумаги не имели никакого отношения к убийству: тот, кто подложил пастилку в коробочку, сделал задолго до того, как сам сэр Рэндольф узнал, что получит их для анализа. Аналогичным образом дедуктивный процесс свидетельствует о том, что у иностранного гостя — если таковой существовал — мотива не было.

— А если нет?

— Тогда, боюсь, придется заняться Дэвинсоном. Однако у нас нет особых оснований сомневаться в рассказанной им истории. Сэр Рэндольф вполне мог принять иностранного гостя. К тому же Дэвинсон не кажется мне способным на создание столь замысловатого плана.

— Так кто же?

— Мы должны учитывать то, что Дэвинсон в тот вечер уже ушел. Сэр Рэндольф находился в одиночестве. И он мог открыть дверь любому угодному ему гостю, вне зависимости от мнения своего слуги.

— В таком случае мы вновь возвращаемся к мотиву.

— А разве нет? — И с этими словами Понс погрузился в задумчивость, из которой вышел только для того, чтобы с озабоченным выражением на лице поглотить ленч, который прислала наверх миссис Джонсон. Когда я отправился в постель, он еще сидел, выкуривая трубку за трубкой своей отвратительной махорки.

Прикосновение руки Понса к моему плечу пробудило меня от сна, когда было еще темно.

— Паркер, можете ли вы уделить мне день? — спросил он, когда я сел в постели. — У нас осталось времени ровно столько, чтобы успеть попасть на четырехчасовой поезд от Кингз-Кросс[4] до Эдинбурга.

— До Эдинбурга? — переспросил я, выбираясь из постели.

— Я испытываю настойчивое желание узнать, о чем разговаривал покойный сэр Рэндольф со своей племянницей. Отправившись позже, мы потеряем день. А четырехчасовой поезд прибывает в Эдинбург в половине второго. Мы получим вполне достаточную возможность побеседовать с мисс Эмили Кэрвен. А вы доспите свое в вагоне.

— Мисс Эмили! — воскликнул я. — За пять сотен фунтов? Немыслимо!

— Маловероятно, конечно, но чтобы немыслимо не сказал бы, — возразил Понс. — В конце концов, яд в основном является женским оружием, поэтому мы вправе подозревать и ее.

Понс уже вызвал кэб, который ожидал нас внизу. Как только я оделся и договорился со своим коллегой, чтобы он заглядывал к моим пациентам в ближайшие два дня, мы отправились на вокзал Кингз-Кросс, куда прибыли как раз вовремя, чтобы успеть на уходящий в Шотландию поезд.

Мы оказались в своем купе, поезд тронулся, направляясь на север из Лондона. Понс вновь погрузился в размышления, а я решил продолжить прерванный им сон.