Фарфоровый солдат

Прощание было странным и ужасным. Как будто голова и сердце вывернулись наизнанку.

Конец войны + папа = радость.

Расставание с Эмилем, бабушкой и даже тетей Луизой = муки бессонницы среди бела дня.

Воспоминания, хорошие и плохие, перекрикивают друг друга, как болельщики на футбольном матче. Стадион – мое сердце, а матч ожесточенный, и кто победит, неизвестно. Добрые бабушкины глаза, Сильвия и ее жаркие грелки, прижатые к моей спине, рождение Марлен Дитрих, самовольная вылазка в лес с Эмилем и откопанный там главный секрет – это голы, забитые с пенальти командой хороших воспоминаний. Она победила.

Я снова погрузил в шкатулку твою пишущую машинку и свой кораблик, туда же запихнул Жана Габена. Попрощался с чердаком, с твоей спальней и кроватью, в последний раз залез в шкаф поговорить с твоими старыми одежками. Кажется, оставляя Фромюль, я расстаюсь с твоим призраком.

Дядя Батист заехал за нами на машине. На этот раз не надо лезть в багажник. Гастон приглашает меня на заднее сиденье. Вот бы еще и кузину Жанну повидать!

Эмиль пообещал передать ей от меня привет. Он крепко… даже слишком крепко обнимает меня.

Следующая очередь прощаться – тети Луизы, и она тоже обнимает и прижимает меня, как будто действительно любит. Обливает слезами и все такое. От ее слез мокро шее. Не уверен, что она будет сильно по мне скучать, но что уж там…

Последняя – бабушка. Она твердит, что все равно ведь я приеду на каникулы, а лето уже через месяц. И нечего плакать, говорит она тете Луизе, скоро опять увидимся.

И тут вдруг я чуть не разревелся сам. Держался целый год, почти ни разу ни перед кем не заплакал, а теперь, когда все хорошо, у меня в горле ком. И щиплет в глазах и в ушах.

Залезаю в машину со шкатулкой под мышкой и ставлю ее между собой и Гастоном. Папа садится вперед. Бабушка, дядя и тетя стоят перед домом, как три фигурки святых в рождественском вертепе, какие делают в Провансе.

Когда машина трогается, я оборачиваюсь и смотрю на них через заднее стекло. Машу рукой, потом обеими руками, чтобы и они видели меня как можно дольше. Чем дальше, тем меньше становятся все трое, но все еще машут руками. Машина поднимается на плато Лежере, сворачивает, и все исчезает: три фигурки и дом.

Гастон на меня смотрит. Храбрюсь, стараюсь показать, как я счастлив, что еду домой. Я рад, конечно, – рад, что кончилась война и папа рядом. Но что до храбрости и счастья… как-то мне не очень хочется возвращаться на виллу “Иветта” без тебя. Тем более что еще до отъезда папа отвел меня в сторонку и сказал:

– Мы едем домой в Монпелье, и там о тебе будет заботиться одна тетя. Конечно, маму она не заменит, но вот увидишь, она хорошая.

Иду по платформе за руку с папой, а другая рука бултыхается в небе – прощается с Батистом и Гастоном. Небо – вот оно, рукой подать! Бояться больше нечего, но я всего боюсь. Ноги ватные. Иду словно во сне.

Когда-то папа, как по волшебству, исчез на платформе. Я столько раз воображал, как он придет в подвал или на чердак и вызволит меня. Если он снова появится, вот это будет волшебство.

Сегодня все так, да не так. Я страшно рад, что он вернулся, но что-то мне подсказывает: волшебство удалось, но оно кончилось навсегда. Я уже не тот прошлогодний маленький мальчик. Может, не очень подрос, однако что-то во мне изменилось. И я почти смирился с мыслью, что мне придется потерпеть изрядный ненавек, пока лавина вопросов растает.

Пишу все убористее, а в уме все настойчивее звучит: я никогда больше не увижу тебя, ты останешься только в памяти. Поезд медленно отъезжает от вокзала, и я осознаю со всей ясностью: это конец, мамы больше не будет.

Жан Габен буянит в шкатулке, не хватает, чтоб он там задохнулся. Меня одолевает столько противоречивых чувств, что я плохо соображаю. Сую руку в карман и натыкаюсь на ежиные иголки. Мне бы хотелось, чтобы этот поезд привез нас к катеру в натуральную величину. С носом, килем, бортами. Хотелось бы отправиться в плавание с Сильвией, папой и твоим призраком. Я бы стоял у штурвала и все такое. Мы бы уплыли далеко и надолго. Так далеко, что вода превратилась бы в лед. И мы бы начали кататься на коньках. Кататься очень хорошо, умело: Эмиль и бабушка, и даже тетя Луиза – все были бы похожи на каких-то потешных птиц. Скользили бы с закрытыми глазами и ни на что не натыкались.

Папа обнимает меня за плечи:

– Я горжусь тобой, Мену. И мама бы тоже гордилась.

Эпилог

Мы много раз ездили к родственникам в Лотарингию уже после того, как ферма была продана. В воронке от снаряда выросли цветы. Мы ходили осматривать бункеры линии Мажино и подолгу гуляли по лесу с палкой в руках.

Я видел там аистов в гнездах, устроенных на каминных трубах. Много раз наталкивался на ежей, а однажды даже встретил дядю Эмиля. Он угостил меня лакричными леденцами, и мы долго разговаривали перед домом Розали. Он ведь на ней в конце концов женился.