Фарьябский дневник

Трудненко с недоверием осмотрел навязавшегося «брата». Худой, остроносый, с льстивыми глазками и топорщащимися в стороны усами, сам по себе человек особого доверия не внушал, но у него на голове, как притертая, сидела форменная фуражка, на форменной тужурке у него желтели галочки, на груди красовался знак, связанный с гражданской авиацией, а он привык доверять форме.

– Значит, так, брат, плати за билет чеками, и мы в расчете. – Усатый пытливо посмотрел на солдата.

В первый момент Трудненко хотел врезать этому чинуше так, чтобы аэрофлотская птичка навечно приклеилась к его плешивому лбу, но потом раздумал. Чем сидеть в аэропорту неизвестно сколько, а тем паче в милицейской кутузке, лучше заплатить чеками.

Ведь он ехал с войны домой, и никакая сила не могла удержать его в этом шумном и грязном аэропорту.

– Ну что ж, чем хорошо здесь сидеть, лучше плохо лететь, – перефразировал он известную пословицу и решительно потребовал: – Давай, брат, билет.

– Сейчас, сейчас.

Он осторожно обошел Александра, открыл дверь кассы и, разместившись там, начал куда-то звонить, что-то требовать. Потом оформил билет и протянул его Трудненко. Тот повертел его в руках, осмотрел со всех сторон. Отсчитал требуемое количество чеков Внешпосылторга и, стрельнув глазами в окошко, откуда на него смотрели черные глаза усатого, зашагал в зал ожидания. Усатый кассир выписал ему билет на утренний рейс, так что свободного времени было больше чем достаточно. Первым делом он решил перекусить, смирнехонько встал в хвост людской цепочки и стал ждать своей очереди. Минут через пятнадцать, когда оказался уже у самой витрины, с которой на него заманчиво смотрели жареные куры с золотистой корочкой и вареные вкрутую диетические яйца, в одном из проходов аэропорта послышались крики, шум.

Трудненко нехотя повернулся к толпе, которая быстро росла вокруг непонятного, но шумного зрелища, навострил слух. Сквозь ропот толпы доносились только отдельные выкрики.

– Молокосос, где орден купил? – басил один.

– Отобрать у него надо, – пищал другой.

«Что-то затевается там нехорошее», – подумал Трудненко и, оставив очередь, кинулся вглубь толпы. Чемодан и вещмешок он поставил в камеру хранения и теперь, живо работая локтями, быстро пробился к центру. Страсти там достигли высшего накала.

Седоволосый крупный дед с орденскими планками во всю грудь схватился пальцами за кроваво-красный орден Красного Знамени, непонятно как угнездившийся на худощавой груди старшего лейтенанта, одетого так же, как и Александр, в «афганскую» полевую форму. Молоденький офицер, схватив деда за руку, пытался отжать ее от своей груди, но тот, набычившись, крепко зажал орден пальцами. Его подбадривали такие же, как он, бодренькие старички и старушки, некоторые с планками наград на груди, другие с как попало нашпиленными на платье или пиджаки медалями и орденами.

– Что вы делаете? – крикнул Трудненко и кинулся на помощь старлею.

– Ты куда, щенок, лезешь, кого защищаешь! – раздались со всех сторон голоса. Толпа явно была на стороне орденоносной компании.

– Да как вы смеете! – в бешенстве заорал Трудненко, глаза его узились.

Бодренькие старички схватили его за локти, за руки и крепко держали.

– А вы… – не выдержав, выматерился Трудненко и, резко повернувшись, сбросил старческие руки с себя. – Он же кровью заслужил этот орден, – уже успокаиваясь, начал он. – Как вы, ветераны, не можете понять, какой орден куплен, а какой, может быть, самой дорогой ценой заработан?

Деды не ожидали такого оборота. Тот, что с орденскими планками во всю грудь, выпустил орден и спрятал руку за спину.

– О какой крови ты говоришь, сынок? – остыв, начал он. – Может, хочешь сказать, что в Афганистане идет война? Ты хочешь сказать, что там убивают?

– Да, там война, там убивают.

– Только не надо нам это говорить, – пророкотал бас. – Я знаю, чем вы там занимаетесь. Деревья сажаете да баб щупаете. Скольких за время службы успел? – уставился на Трудненко «бас» масляными глазами.

И вдруг Трудненко понял, что ни он, ни старлей сейчас просто не смогут объяснить этой толпе, зачем они там. Что они там делают. Кого они там теряют.

Расскажи сейчас здесь о том, как еще вчера по частям собирал останки своего друга Федьки, о том, что еще вчера грузил в «черный тюльпан» гроб механика-водителя, ему не поверят. Его закидают насмешками и идиотскими вопросами, а потом позвонят в милицию или в комитет и передадут с рук на руки как клеветника. Понимая это, он терпеливо молчал, лишь вздрогнул, почувствовав, как кто-то положил ему на плечо руку. Это был старлей.

– Спасибо, бра-а-а-ток, – с трудом сказал он и облокотился на него покрепче.

Они стояли вдвоем среди шумного, многолюдного аэропортовского зала, и никто на свете не смог бы их с того места сдвинуть. Солдат и офицер, прошедшие Афган, стояли, как монолитная скала, о которую рано или поздно, но должны были разбиться досужие вымыслы ливрейных репортеров и фанфарных политиков. Толпа поняла это и быстро рассосалась.

– Прощай, бра-а-а-ток, – уже спокойней сказал старлей. – Скоро мой рейс.