Фарисей

Она вскочила и принялась отплясывать дикарский танец, выкрикивая: «Мурфатляр! О-ля-ля! Мое любимое вино!.. Где достал?»

– В сейфе. Специально для тебя держал.

– Умница! Добытчик! – она чмокнула его в щеку и опять убежала в кухню.

Скоро на столе с изящной небрежностью были расставлены кувшин с пеонами, высокая бутылка с янтарным напитком, два бокала и тарелочка с закаменелым сыром.

– Майн Гот! Какой декаданс… – воскликнула она с прононсом и зарылась носом в цветы. – О-о… небесный аромат… Хи-хи, еще нюх не прокурила… Ну что ты стоишь, как соляной столп? Приземляйся!

– Жду, когда изволит сесть дама… – он придвинул ей стул.

Станислав Сергеич разлил вино по бокалам.

– В нем присутствует оттенок чайной розы… – мечтательно произнесла Вера, поставила свой бокал и принялась грызть кусочек сыра. – А как твои дела? Что слышно про «Сказочный бор»?

И, вдохновленный ее вопросом, Тропотун принялся живописать сложившуюся на данный момент ситуацию. Вера внимала ему, как пророку, однако более внимиательный наблюдатель, нежели Станислав Сергеич, уловил бы в ее глазах некие озорные огоньки.

– Заму нужен размах… – негромко сказала она в ответ на его слова о перспективах на директорское кресло. – Да только ведь съедят тебя! Станешь директором и тут же каждый начнет отъедать от тебя по ма-алюсенькому кусочку… – и она демонстративно стала обгладывать свой кусочек сыра, повторяя: – Вот так… Вот так…

– Подавятся! – с вызовом заявил он и некстати вспомнил про подлеца-анонима. – Я их заставлю работать! А то разболтались при Воеводе, только время на работе проводят да денежки получают, наподобие Ефременко… – и глаза его зло блеснули.

– Еф-ре-мен-ко… – нараспев произнесла Вера, и лицо ее сделалось жестким и недобрым.

– Ну да, Иван Иванович, – с деланным равнодушием пояснил Тропотун. – У него, кажется, еще с твоей подругой роман был…

– Роман! – фыркнула она, как рассерженная кошка. – Не роман, а прямо-таки Гран лямур! К сожалению, односторонняя. В результате – младенец на руках и полное разочарование в жизни.

– Печальная история, – вздохнув, заметил Станислав Сергеич и после небольшой паузы сочувственно поинтересовался: – А на алименты она подала?

– Как же, подала!.. Мы ведь гордые… Сами воспитаем! Ух, я бы эту сволочь… – и ее красивые ручки сжались в крепкие кулачки.

Хватит! Мысленно осадил себя Тропотун. Семя брошено, в нужное время оно даст росток.

– Впрочем, это не мое дело, просто женщину жалко…

Про «Сказочный бор» и связанные с ним планы по устройству собственной карьеры Станислав Сергеич мог бы говорить часами. Вот и теперь он с упоением расписывал несравненную мебель для будущего международного лагеря, в создании которой ему, несомненно, принадлежала главенствующая роль.

Вера расположилась в кресле и слушала, не перебивая, лишь изредка отпивала глоточек вина и жмурилась от удовольствия. Ее пристальный взгляд вначале подстегивал красноречие Тропотуна, но затем стал раздражать, потому что было в нем что-то для него непонятное и даже смущающее.

– О чем ты сейчас думаешь? – вдруг резко спросил он.

– О том, что каждый мужчина – петух.

– ?!

– Только, чур, не обижаться! Ведь каждый настоящий мужчина всегда распускает в присутствии женщины хвост, раздувает петушиный гребень и орет ку-ка-ре-ку!!

– Петух… – Станислав Сергеич был в самое сердце уязвлен словами любовницы, однако попытался скрыть собственные чувства. – Ну, не знаю… все же я занимаюсь конкретным делом, производством. А взять, к примеру, тебя… Кому, в сущности, нужны статьи о театре или кинематографе? Горстке интеллектуалов?.. Для обычного человека они совершенно бесполезны, как, впрочем, и искусство вообще.

– Я и не предполагала, что ты поклонник Поля Валери! – не без иронии заметила Вера. – Кстати, это имя тебе что-нибудь говорит? – продолжала она вкрадчиво.

– Представь, говорит! – обиженно отозвался он и процитировал: – «Основным признаком подлинного произведения искусства является его бесполезность…»

Откинув голову, Вера звонко расхохоталась. Потом скорчила покаянную гримаску и захныкала:

– Я хорошая… я больше не буду-у…

Это вышло так забавно и непосредственно, что Тропотун невольно усмехнулся.

– Ладно, на первый раз прощаю! Кстати, я не без интереса прочел его размышления об искусстве и даже со стихами ознакомился.

– С ума сойти!

Верино эстетское кривляние почему-то всегда действовало на Станислава Сергеича, отнюдь не страдавшего комплексом неполноценности, донельзя возбуждающе. Вот и сейчас, приблизившись к ней, он зарычал: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?..» – подхватил на руки и понес в спальню.

– Сигаретку! Хочу сигаретку! – верещала она, молотя в воздухе голыми пятками.

– И сигаретку дам… – утробно-страстным голосом провинциального трагика пообещал он, прижимая свою строптивую добычу к груди.

Оранжевая софа занимала почти половину крохотной комнатки, служившей ее владелице одновременно кабинетом, и спальней, вторую оккупировал письменный стол, заваленный беспорядочно раскиданными листами бумаги, из-под которых выглядывала портативная пишущая машинка.