Фарисей

Последняя фраза прозвучала столь двусмысленно, что лицо Регины вытянулось, да и Станиславу Сергеичу стало не по себе. Он достал из бара в гостиной пузатенькую бутылку и возвратился в кухню. Неужели в последний раз?! Мелькнула жуткая мысль, в то время как бутылка заняла свое место посредине стола, и по его позвоночнику прошел озноб страха.

Курица в ореховом соусе, салаты, токайское… Ели, старательно изображая друг перед другом гастрономическую радость. Однако Станислав Сергеич практически не чувствовал вкуса пищи, Регина, очевидно, тоже. Говорили о какой-то ерунде, старательно избегая больничной тематики.

А потом они стояли возле двери, и у него в руках был заранее приготовленный женой пакет, в который она упаковала необходимые на первое время мелочи и пижаму. На прощание он хотел сказать что-нибудь значительное – но на ум шли одни банальности.

– Сразу же позвони, – деловито наставляла его Регина. – Номер палаты, кто лечащий врач, время посещений родственникам!..

– Да, да, конечно… – кивал он, хотя ему стоило больших усилий выглядеть почти спокойным. – Позвоню, не волнуйся!

Ты тоже береги себя и не забывай, что у нас Вадька… – Со стороны он видел себя бесстрашно глядящим в лицо смерти. – Если до его возвращения я не выйду…

– Выйдешь! Обязательно! – испуганно воскликнула она.

– Надеюсь. Но если… Всякое бывает!..

– Славочка… – она всхлипнула и в глазах заблестели слезы. – Славочка…

Только без этого!.. В тоске подумал он. Ну почему наша жизнь так напоминает плохой театр?..

Женским чутьем Регина уловила настроение мужа и удержалась от плача. Она даже улыбнулась и сказала мягко: «Все уладится, далинг…» И это «далинг» прозвучало вполне уместно в контексте их отношений, потому что в нем слышались определенная возвышенность, толика нежности и явственный холодок.

Стоявший на пороге Станислав Сергеич сказал себе, что проститься они должны были именно так. Назови его Регина «дорогой», это выглядело бы не к месту, так как русское слово «дорогой» подразумевает обоюдную искренность, любовь и, пожалуй, страсть… Тут его поразили собственные размышления на столь абстрактную тему. Он мысленно их отринул и притянул к себе жену – она прильнула к его груди, едва сдерживая рыдания. Станислав Сергеич ласково провел рукой по ее волосам и машинально отметил, что они тщательно уложены, – значит на ночь не забыла накрутить волосы на бигуди. И тотчас волна ненависти к жене захлестнула его. О! Он абсолютно уверен, что на его похоронах она будет при прическе и наманикюренных ногтях… С трудом задушив поднявшуюся ненависть, он произнес слегка охрипшим голосом: «Все нормально, Рина, я везучий!»

В шею Станислава Сергеича впилось хищное перо из больничной подушки. Шарканье тапочек сделалось весьма интенсивным, и Тропотун взял с тумбочки наручные часы и посмотрел время – восемь. Сегодня встреча с лечащим врачом. Гриша говорил о нем, захлебываясь от восторга. Когда Станислав Сергеич спросил у него про лечащего врача, тот сразу заявил – мужик во! И подтвердил свои слова поднятием большого пальца. А потом затараторил… Пять лет назад это он меня оперировал! Во, глянь… Под мышкой у Григория сидела шишка величиной с куриное яйцо. Хочешь – пощупай…. Великодушно предложил Гриша, но Тропотун вежливо отказался, поблагодарив за доверие. Кто же знал, что эта раковая сволочь метастазу выпустит!.. У меня ведь полжелудка – тю-тю… Хвастался он. Что – не подумаешь?..

Мысли о смерти Гришу не обременяли. Чо про это думать, если живой?.. Работал он на жиркомбинате и от души ругал тамошние порядки. При старом директоре каждый знал свое место и от работы не отлынивал, а теперь… Начальства выше крыши развелось, стройматериал на дачи так и прут, работать же – фиг! Своими детьми он тоже был недоволен. Не надо было их на пианине обучать! Теперь с корешами соберешься – так и зыркают зверенышами, папка им не тот… Тут он ненадолго окунулся в меланхолию, но через полминуты из него уже фонтанировала очередная история, про кумову жену, которая наставляет куму такие рога…

Надо было вставать. Тропотун шумно и недовольно вздохнул, сел на кровати и поискал глазами тапки.

– А я уже давно проснулся! – радостно сообщил Гриша, тоже садясь в кровати. – Только вас не хотел будить. Пижамка у вас клевая – не наша?

– Да, – коротко ответил Станислав Сергеич, уповая как на чудо, что, уловив холодность тона, Гриша отвяжется.

Надежда пропала втуне – подобным тонкостям Гриша не был обучен. Ему даже понравилось немногословие собеседника. Выплескивая скопившиеся за ночь молчания эмоции, он затараторил:

– Чо мне снилось… эхх! – не то всхлипнул, не то всхрюкнул он. – Есть в цеху у нас одна бабочка – ку-уды с добром!.. Не ходит – летает. А кто прилабунится – пошлет так, что скраснеешь. Правильная, в общем. Блюдет себя. С нашим братом иначе нельзя. У нас ее уважают.

Он замолчал, ожидая реакции Станислава Сергеича. Неторопливо прополоскав рот после зубной пасты, тот глубокомысленно изрек: «Человек с чувством собственного достоинства всегда вызывает у окружающих глубокое уважение…»