Фарисей

Он умолк, выжидательно глядя на Тропотуна. Тот смущенно кашлянул – не хотелось исповедоваться при постороннем. Врач сообразил, повернулся на скрипнувшем стуле и выразительно посмотрел на Григория. Умиравший от любопытства Гриша пробормотал: «Понял, все понял…» – и зашаркал из палаты. А Станислав Сергеич с облегчением приступил к описанию своего недуга.

– Теперь вот готов к худшему! – закончил он свой рассказ с нарочитой бравадой.

– Получается, что субъективно вы не ощущаете ничего… Констатировал Алексей Васильевич и пошевелил выгоревшими кустистыми бровями, напоминавшими приклеенные к надбровьям колосья.

– Будто стеснение, – приложил ладонь к грудине Тропотун. – Здесь…

– Ясно, будем обследовать! – и врач хлопнул его по колену. – Только настрой мне ваш не нравится. Вы что это раскисли?.. За жизнь надо драться. Отсюда и не такие доходяги на своих двоих уходили. Мы, конечно, не боги – но несколько лет жизни обеспечить можем. Вот так, Станислав Сергеич!

– Я не раскис, – поджал Тропотун тонкие губы. – Но канцер есть канцер.

– Диагноз, собственно, откуда вам известен? – строго спросил врач.

– Чистая случайность.

– Вы к нам лечиться пришли, а не умирать. В противном случае – прошу на кладбище! – И Алексей Васильевич насупился.

Как ни странно, а быть может именно на это и рассчитывал врач, резкая его отповедь подействовала на Тропотуна бодряще. Он даже почувствовал облегчение оттого, что теперь кто-то другой вместо него несет ответственность за его будущее.

– Так вы полагаете – есть надежда? – спросил он робко.

– Надежда есть всегда. – Сказал врач. – Кроме того, пока вы не пройдете полное обследование, говорить не о чем. Ну с какой стати вы решили, что у вас рак?.. Это может оказаться доброкачественная опухоль, с которой люди живут десятилетиями. Рак тоже имеет различные формы, и потому в каждом отдельном случае прогноз развития болезни будет свой. В общем, я вас назначаю на все анализы плюс рентген. Есть ко мне вопросы? – и он хлопнул ладонью по колену, словно прихлопывая возможные вопросы.

– Есть… – отозвался Станислав Сергеич капризно. – Зачем новый рентген, если мне уже делали в поликлинике?

– У нас с поликлиникой разный профиль, – терпеливо начал объяснять Алексей Васильевич. – Они должны заболевание выявить, а мы – вылечить. Да и техника у нас новейшая…

Едва врач скрылся в коридоре, как в палате появился Гриша и с порога завел свой нескончаемый монолог:

– А? Что я говорил? Во мужик! А вы не верили… Ох, все мне тут обрыдло!.. Резать во вторник будут. Две недели бью баклуши. Конечно на казенном харче, да из дому понатащили – но мужику нельзя без настоящего дела, линяет он без дела. В картишки перекинемся? В восьмерке соображают.

– Не люблю карты!

– А домино?

– Спасибо, и домино не люблю. Не беспокойтесь за меня, идите, я скучать не умею. Позвонить надо кой-кому и посидеть подумать.

– На вашей койке Пантелей Петрович лежал, – сообщил Гриша. – Четыре дня как выписался. Игрок козырный был!.. – в голосе его послышалось восхищение. – Ладно, я потопал! – и он развернулся на сто восемьдесят градусов. Однако тут же снова повернулся лицом к Станиславу Сергеичу и почти шепотом заговорил: – Семеныч-то из интенсивной терапии помирает… – покачал жалостно головой. – Селезенку у него рак сожрал. Уже неделю на одних трубках, – он шумно вздохнул и, обреченно махнув рукой, наконец покинул палату.

Оставшись один, Станислав Сергеич наконец вздохнул свободно и подошел к распахнутому окну. Онкологическое отделение находилось на первом этаже главного корпуса, Выстроенный в старом парке больничный городок занимал довольно обширную площадь. Под окном палаты росла пышная сирень, во втором ярусе – старые узловатые клены, еще выше – серебристые мощные тополя. По толстому стволу тополя винтом сбежала белка, что-то подобрала на земле и рыжей ракетой взлетела почти на самую верхушку. Жизнь… Завистливо думал Тропотун, наблюдая за юркой белкой, которая по всей вероятности переживет его. Да, жизнь… Придется научиться радоваться минутам, ибо теперь время – мой самый дорогой капитал… Я должен благословлять небо за то, что в интенсивной терапии умираю не я, а неизвестный мне Семеныч…

Стремительно вошла медсестра и замерла на пороге, глядя на рельефный мужской силуэт в оконном проеме. Поправила выбившиеся на высокий чистый лоб темные кудряшки и низким глуховатым голосом спросила: «Вы Тропотун?» А когда он повернулся и кивнул утвердительно, добавила: «Пройдите на анализы в процедурный!» И тут же унеслась, словно маленький вихрь, оставив Станиславу Сергеичу впечатление о красивой статной девушке в накрахмаленной до картонной твердости белейшей косынке.

Заняв очередь в процедурный кабинет, Станислав Сергеич параллельно узнал, что у Анечки легкая рука, в то время как у бесчувственной грымзы Валентины, которой что живой человек, что манекен все едино, рука тяжелая – но к счастью дежурит Анечка.