Farlander

Тот день ничем вроде бы не отличался от других дней, разве что был кануном его двадцать первого дня рождения, что само по себе не имело для Че почти никакого значения. Его наставник, Шебек, решил, однако, что день рождения уже наступил, и даже устроил небольшой праздник, собственноручно приготовив медовый пирог с орехами и предложив выпить вина. Че не хватило духу поправлять учителя и указывать ему на ошибку, но, удалившись в комнату, он поймал себя на том, что испытывает необъяснимое и растущее ощущение беспокойства.

В ту ночь, впервые за все время после прибытия в монастырь, ему совсем ничего не снилось. Он уснул быстро, как будто провалился, и спал спокойно, без метаний, а проснувшись утром своего настоящего дня рождения, обнаружил, что перестал быть собой.

Истина открылась внезапно, как будто перед ним распахнулось вдруг окно и он увидел настоящий пейзаж, бывший там всегда, но обнаружившийся лишь теперь. В своей крохотной, чистенькой келье, куда уже проник, просочившись через щели в ставне, первый утренний свет, Че горько рассмеялся, испытав одновременно облегчение, отчаяние и острое чувство утраты.

Он не стал прощаться с учителем, подавив желание в последний раз увидеть Шебека и, может быть, хотя бы улыбнуться напоследок. Старик мог что-то заподозрить, о чем-то догадаться. Че ушел из монастыря, когда братия еще только протирала глаза, оставив все свои пожитки и захватив только дорожную сумку с сушеными продуктами.

Он не стал спускаться в долину, а вместо этого пересек ее, взяв курс на могучую гору, которую здесь называли Старик и которая возвышалась над долиной, перерезанной стремительным горным потоком. Солнце еще не поднялось над вершинами, когда Че начал восхождение по крутому глинистому склону. Зная, где находится сторожевой пост, откуда часовой наблюдает за тропинкой, он выбрал обходной маршрут. Лишь поднявшись на самый пик, Че позволил себе оглянуться на оставшийся далеко внизу монастырь Сато.

Тень смятения накрыла его, но уже в следующую секунду он повернулся и начал спуск по другому склону.

В последующие дни ему предстояло пройти немало высоких перевалов. Он шел козьими тропками, пробирался по узким выступам над глубокими ущельями, но всегда выискивал маршруты, которые вели вниз, — так вода упрямо ищет путь к морю. И горы понемногу отступали назад.

После ухода из Сато прошло двенадцать дней, когда Че, измученный, в лохмотьях, спустился наконец к побережью. В первом портовом городишке он приобрел мула и, покупая продукты у не отличавшихся доброжелательностью островитян, продолжил путь по побережью, в сторону Чима, где сел на первый же шлюп, отправлявшийся в Кос.

В монастырь Че не вернулся.

Прошло три года, и вот теперь Че стоял в шаге от открытого окна. Если бы он оглянулся, но увидел бы уходящую спиралью вниз и теряющуюся из виду дорожку из огибающих стену следов, затвердевших комочков ткани. Но смотреть вниз Че не стал.

Из окна над ним доносились звуки любовной игры, громкие, бесстыдные. Он ждал, пока игра закончится, пока эти звуки стихнут. Ждать пришлось недолго.

Решившись наконец заглянуть в окно, Че увидел жирную мужскую задницу, бледную, с ямочками. Она мелькнула и тут же исчезла под натянутой торопливо рясой. Лицо женщины он рассмотреть не смог, но при первом же взгляде на нее в нем что-то дрогнуло, а по спине пробежал холодок. Отпрянув, Че прислушался к шороху платья, сжал зубами гарроту, подобрался и прыгнул.

Он уже был в комнате и стоял, держа в руках натянутую гарроту, когда она обернулась и испуганно, будто удерживая крик, вскинула руку к губам.

Че выдохнул и, слегка расслабившись, прислонился к подоконнику. Опустил гарроту. Женщина опустила руку.

— А через дверь, как все, войти не мог? — недовольно нахмурилась она.

— Привет, мама.

Женщина ненадолго отвернулась, чтобы прибраться. Стянула с кровати простыню, стряхнув с нее приторный аромат дикого лотоса, от которого у Че засвербело н горле.

— Пришел убить меня? — Она указала взглядом на гарроту.

— Нет, конечно. Мне приказано отработать маневр и сразу же вернуться в Храм.

— Значит, ты здесь упражняешься. Но кому ж это пришло в голову посылать тебя к матери?

Гнев уже закипал внутри, но внешне Че оставался совершенно спокойным.

— Не знаю. Ты ведь вообще-то живешь этажом выше, так?

— Аа, — протянула она, словно вдруг открыла для себя некую правду. — Да, конечно. Сюда меня перевели сегодня утром.

Она подошла ближе — на него пахнуло тяжелым и несвежим мускусным запахом — и улыбнулась, почти призывно, потому что по-другому улыбаться уже не умела.

— Интересно, что бы ты делал, если бы они все-таки приказали задушить собственную мать?

Че нахмурился и, вместо ответа, чтобы не смотреть матери в глаза, смотал и убрал подальше гарроту.

— Мне тоже интересно, с каким настроением ты занималась бы любовью, зная, что за окном висит твой единственный сын.

При этих словах она обиженно отвернулась и плотнее запахнула на себе тонкий халатик.

— Не надо меня провоцировать, — сердито сказал он.

Она подошла к столу, налила воды в хрустальный стакан с кусочками апельсина.