Farlander

Для своих лет мать — это слово и сейчас давалось ему с трудом — выглядела прекрасно. Сейчас ей шел — что бы там ни говорили льстецы — сорок второй год. И при этом она ничем не напоминала ту же женщину, которая была его матерью в то время, когда он жил в богатом пригороде Коса, жил беззаботно и бездумно.

На самом деле той матери из его детских воспоминаний никогда и не было. Как не было и той жизни в богатом пригороде.

Истина, открывшаяся утром двадцать первого дня рождения в монастыре Сато, заключалась в следующем: все воспоминания, касавшиеся его жизни до бегства в Чим, были фальшивкой. Их запихали ему в голову, чтобы тот, юный Че принимал поддельную жизнь за реальную.

Проснувшись в то утро, он понял это с абсолютной ясностью, как и то, что должен был вспомнить все именно в определенный день, двадцать первый день рождения. Настоящие воспоминания вырвались, смыли самые основания прежней жизни и унесли, как бесполезный мусор. Че вдруг узнал, что он вовсе не сын влиятельного купца, а самый обычный бастард, не знающий отца, что его настоящая мать — служительница в одном из многочисленных культов любви, основанных в рамках ордена Манна, и что сам он воспитывался там же, чтобы стать в будущем священником.

Подхваченный волной воспоминаний, ошарашенный, растерянный, Че знал только одно: он должен покинуть Чим и возвратиться в Кос.

Что именно с ним сделали, выяснилось только после возвращения в столицу. Империя просто использовала его в своих целях. Опасаясь рошунов, власти предусмотрительно решили заслать одного из новичков в этот тайный орден убийц, с тем чтобы он не только изучил их методы и обычаи, но и — самое главное — узнал местонахождение монастыря на тот случай, если Империи придется воевать с орденом.

О том, почему выбор пришелся именно на него, Че так и не сказали. Возможно, это произошло случайно. Возможно, в нем заметили некую склонность к такого рода работе. В течение нескольких месяцев он, тринадцатилетний мальчишка, подвергался интенсивному ментальному воздействию: его опаивали наркотиками, доводя до помрачения сознания; его память подавлялась, а прежние воспоминания и впечатления подменялись новыми.

Разумеется, все эти откровения не прошли бесследно, но опомниться ему не дали. Он еще не пришел в себя, не разобрался толком в том, кто он такой на самом деле, как его взяли в оборот имперские Регуляторы. Целый месяц Че допрашивали с применением наркотиков правды и гипноза, выкачивая из него все, до самых мельчайших деталей. Потом ему обрезали кончики мизинцев — это было частью посвящения — и дали понять, что будут довольны, если он последует своему призванию и использует приобретенные навыки ассасина на благо Империи.

Выбирать не приходилось.

— Пить хочешь? — Мать прошла через комнату и протянула ему стакан с водой.

Че кивнул и, приняв стакан, осушил его одним глотком. Во рту остался приятный вкус.

Но мир напоминает о себе даже в редкие мгновения покоя.

«Нужно выяснить, почему они прислали меня сюда, чтобы разыграть убийство моей матери. А она, тупая стерва, настолько слепа в своей преданности им, что всерьез верит, будто они просто играют с нами».

Ему вдруг захотелось схватить ее, встряхнуть, сжать до боли это хрупкое тело и бить, бить по лицу, пока она не очнется.

Но он только откашлялся и спросил:

— Ты как?

— Мм? А, все хорошо, спасибо. — Она уже сидела перед зеркалом, расчесывая свои длинные золотистые локоны частой костяной расческой. Волосы были ее роскошью, атрибутом ее призвания. Она остановилась, поймав в зеркале его отражение. — Правда. У меня все хорошо. И сезон был удачный, фестиваль и все такое... — Расческа наткнулась на неподатливый узелок, и она потянула сильнее. — Я бы даже сказала, лучше, чем просто хорошо. И чувствую я себя прекрасно... как будто помолодела, как будто снова девчонка. А еще меня возжелал один из верховных жрецов. Меня! Ты можешь в это поверить?

— Да. Я даже успел увидеть его голую задницу.

— Райни? Нет, нет. Как ты мог такое подумать. Это так, один из постоянных клиентов. Увы, немного страшноват, но у него и сила, и влияние, и положение. Он дарит мне подарки, мы чудесно развлекаемся в городе. О большем невозможно и просить. — Она немного помолчала, потом снова повернулась к сыну: — Ну а ты? Как ты?

Че почесал локоть.

— Хорошо, — сказал он, отметив про себя, что она даже не вспомнила про его день рождения.

— Кожа выглядит лучше. Та мазь, да? Помогает?

Некоторое время назад она действительно дала ему какую-то новую мазь, которая, по ее уверениям, должна была оказать по крайней мере смягчающий эффект на сыпь, от которой он страдал с самого детства.

Че пожал плечами — сдержанно, расчетливо, как давно уже делал все.

— Жаль, но я никак не могу вспомнить, чем пользовалась, когда ты был ребенком. — Мать с досадой покачала головой. — Просто вылетело из головы. Наверное, старею, да? Ты как думаешь? — Она посмотрела на себя в зеркало.

— Для мелодрамы ты вполне созрела, признаю. И я рад, что у тебя все хорошо. А теперь извини, мне пора идти.

— Так скоро?