Фарт

— Под конец я примирилась с его планами, иногда даже подумывала: а может, он прав? Если у него призвание, талант… Это хорошо, что он с таким упорством… — Она не договорила. — А теперь такой удар! А вы ничего, ничего не понимаете, не хотите понимать! Черствые, недалекие люди! Я не была против, совсем нет. Просто я немного сомневалась… И вот все пошло прахом!

— Голубчик, Валентина Денисовна, в самом деле, ну при чем тут вы? — снова вмешался Сорочкин. — Может быть, у него не оказалось артистических данных? Конечно, он с горечью написал о неудаче. А как же иначе? Это вас и расстроило. Но он человек молодой, еще столько будет других желаний!

— Да что вы меня успокаиваете?! — грозно закричала Валентина Денисовна. Приступ печали и отчаяния, боль за неудачу сына сменились яростью. Ущемленные чувства этой шумной, властной женщины требовали выхода. В смятении она бессознательно искала повода, чтобы наброситься на кого-нибудь и выместить свое раздражение. Сорочкин для этого оказался самым подходящим человеком, и Гвоздырькова напустилась на него с лютым гневом: — Вы бы лучше молчали! Ничего себе, хорош! Поднимает панику, что кто-то преследует Татьяну Андреевну, мешает работать, а это просто ревность, ревность, ничего более.

— Валентина Денисовна, что вы говорите?! — растерянно пролепетал Сорочкин, и его маленькие глазки в страхе забегали в поисках сочувствия по лицам товарищей.

Молчавшая все время Татьяна Андреевна удивленно взглянула на Гвоздырькову и закрыла книжку.

— Бог с вами, Валентина Денисовна, как можно!.. Вы расстроены, понятно, но нельзя же до такой степени, так грубо и мелко… — сказала она гневно.

— Говорю то, что думаю! — продолжала бушевать Гвоздырькова. — Сорочкин жаловался мне одной, теперь пусть расскажет при всех, да, да, пусть расскажет, что делается в доме!..

— Это вовсе не относится ни к Володе, ни к его письму, — с досадой сказал Авдюхов.

— Нет, относится, и вы не заминайте, не заминайте — закричала она, уже кипящая, не знающая удержу.

Авдюхов отвернулся и отошел к радиоле.

— Оставь ты эту философию, Валюша, — без надежды урезонить жену и скорее от смущения пробормотал Петр Петрович.

— Ты ничего не знаешь. Под видом, что нужны метеорологические данные, мастер с канатной дороги повадился сюда чуть ли не каждый день и проходу не дает Татьяне Андреевне! Что, я должна молчать?

— Валентина Денисовна, это совсем другой вопрос, — холодея, пролепетал Сорочкин.

Пучков и Меликидзе сидели молча, опустив головы; им было неловко, стыдно, а уйти было нельзя. Грушецкая, блестя глазами, ждала, что будет дальше. Она то склонялась к Татьяне Андреевне, то тянулась к Меликидзе, то останавливалась и замирала в неудобной позе, не успев ничего сказать.

— Все такие умные, понимают с полуслова. Но то, что какой-то тип повадился ездить к нам чуть ли не каждый день, об этом вы не задумываетесь! — гремела жена начальника станции.

Бледная и взволнованная, Татьяна Андреевна встала.

— Я не нуждаюсь в защитниках, и поднимать дрязги и сплетни… И ваши нелепые рассуждения… Это отвратительно, — тихо сказала она.

XVIII

Конечно, нужно было сразу встать и уйти, не пытаясь остановить Валентину Денисовну, и потом посмеяться над всем, что произошло в тот несчастный вечер. Но странное дело — в тот несчастный вечер вмешательство Гвоздырьковой было так неожиданно и несуразно, что Татьяна Андреевна растерялась.

Нужно было встать и уйти, а она замешкалась, и, пока собиралась с мыслями, хлопнула наружная дверь, в прихожей послышались грузные шаги и в кают-компанию вошел Вараксин. Отвесив общий поклон, он крепко взял Татьяну Андреевну за руку и сказал безапелляционно:

— Вы куда, Татьяна Андреевна? Не пущу!

Никого не удивило позднее появление главного инженера, все были расстроены неприятной сценой, и Вараксин сразу почувствовал, что в кают-компании происходит нечто необычное. С деланной серьезностью он спросил:

— Что у вас тут стряслось?

Никто не ответил. Все старались не смотреть на него, одна Грушецкая подняла на Вараксина глаза в надежде, что сейчас произойдут еще более важные события.

— Володю не приняли, — нехотя ответил Гвоздырьков.

— Ну это еще не трагедия, — сказал Вараксин.

Татьяна Андреевна сделала попытку высвободить руку, но Вараксин сжал ее сильнее и повторил:

— Нет, не пущу!

С укором взглянула Валентина Денисовна на Вараксина и поморщилась.

— Удивляюсь я вашему равнодушию, Сергей Порфирьевич, — без обиняков бухнула она. Вараксин даже несколько опешил. — У людей переживания, а вам все нипочем.

— Ну зачем так, Валюша?.. — начал было Петр Петрович.

— А ты не смягчай, не смягчай! — перебила его Валентина Денисовна.

— Голубчик мой, о каких переживаниях речь? — спросил Вараксин. — Я ведь только вошел, ничего не знаю. А что Володю не приняли, так вы этого именно и хотели, насколько помнится.

Он отпустил руку Татьяны Андреевны, но, так как по-прежнему загораживал выход, она отошла от него и села на стул у стены.

— Вы бы лучше молчали! — не сбавляя тона, сказала Валентина Денисовна. — Обещали помочь, хороша помощь! Вы только усыпили мою бдительность!..