Фарт

— Трудно что-нибудь посоветовать. Конечно, Егор Васильевич — старый человек. Можно к нему что-нибудь чувствовать? Ну, в смысле любви? Но и вы не молодая…

Руки мешали Марье. Что с ними делать? Она затеребила оборку на платье, погладила спинку кровати и, снова всхлипнув, сложила руки на коленях.

— Была замужем, жила в Енакиеве, горя не знала. Мужик был работящий. Слесарем был на заводе. Получку всю в дом нес. В июле сорок первого года как его взяли, так след простыл. Я ждала, ждала… В сорок третьем пришла похоронная.

— Я понимаю. Я все понимаю, — начала было Татьяна Андреевна.

— Эвакуировали нас в город Чимкент. Ребеночек был у меня махонький, пятимесячный. Девочка была, Настей звали. Холод, голод, молоко у меня пропало. Я ее выхаживала, выхаживала… Померла дочка…

Согнув колени, Татьяна Андреевна подтянулась к Марье и обняла ее.

Вспоминая прошлое, Марья не плакала. Что-то печальное и мечтательное звучало в ее грубом голосе. Даже тяжкие, горькие воспоминания всегда дороги одинокому человеку.

— Из Чимкента перебралась в Грозный, на нефтепромысла. Хотела вернуться в Енакиево, застряла в Ростове, работала на мельнице. Там попался вербовщик, речистый такой, с подходцем. Сулил большие гроши, поверила ему, была еще не старая, искала, где лучше. Пошла в откатчицы на цинковый рудник. За три месяца шахта всю красоту съела… — Татьяна Андреевна прижала Марью к груди и поцеловала в шею. — Того не скажу, что весь срок жила холостая, были мужички, как кто курчавенький, оказывала уважение… И никто ни разу не посватался. А теперь вот дед Токмаков, Егор Васильевич…

Обнимая Марью, Татьяна Андреевна чуть похлопывала ее по спине, словно баюкала ребенка.

— Жизнь — сложная, очень сложная вещь, — вздыхая, сказала Татьяна Андреевна. — Возьмите мою жизнь. Ушла я от мужа. Убил он во мне всякое чувство своими унылыми интересами.

Марья всплеснула руками:

— Вот они, мужики! Да пропади они пропадом, черти ласковые! Как послушаешь женщин, да нужен ли нам мужик? Не нужен. Без мужика лучше проживем, — решительно сказала она.

Но долго еще сидели они, две женщины, пожилая и молодая, и горько, и сладко, и томительно было у них на душе.

Была глубокая ночь, когда Марья ушла от Татьяны Андреевны, взволнованная, ничего не решившая и вместе с тем умиротворенная.

Татьяна Андреевна вскочила из-под одеяла, чтобы запереть за ней дверь. Она пробежала босиком через комнату, повернула ключ и вернулась к постели, зябко поеживаясь. Засмеявшись чему-то, она улеглась снова и погасила свет.

XXIV

Дни становились короче, пасмурнее, все чаще крутили жестокие вьюги. При сумеречном зимнем свете склоны ущелья выглядели призрачными. Очертания гор, запорошенных снегом, задолго до наступления темноты сливались с небом, и склоны ущелья, отдельные вершины хребта казались теперь не горами, а лишь их тенями. И от этого еще угрюмее, еще злее выглядели скалы, нависшие над рекой.

Шло время. Бетаров на станции не появлялся. Не подавал о себе вестей и Вараксин. Авдюхов уехал перед Октябрьскими праздниками, и жизнь на станции стала еще однообразнее. По вечерам собираясь в кают-компании, сотрудники станции с сожалением поглядывали на пианино — некому теперь, было его терзать, и иногда им казалось, что пытка звуками, которой подвергал их суровый аэролог, не такая уж неприятная вещь. Вернется ли Авдюхов из отпуска? Никто из сотрудников гидрометеостанции не взялся бы на это ответить.

В одно из воскресений на станцию вдруг позвонил Вараксин и как ни в чем не бывало пригласил всех сотрудников во Дворец культуры на большой концерт самодеятельности, машину он пришлет. Вот человек без самолюбия! Даже если чувствует себя виноватым, не рано ли он старается помириться с работниками метеостанции?

Дежурным наблюдателем в тот день был Пучков, но Татьяна Андреевна колебалась, не остаться ли ей вместо Пучкова, — уж очень не хотелось видеться с Вараксиным и страшно было встретиться с Бетаровым. Все стали уговаривать ее, а Пучков заявил, что так или иначе, а он на концерт не поедет, — как молодой пес, он не переносит вокала, а пение на вечерах самодеятельности основной вид художественного творчества; он лучше почитает учебник климатологии.

Боязнь Татьяны Андреевны встретиться с Бетаровым была лишь одной стороной вопроса: ехать или не ехать. Другой стороной вопроса, и настолько значительной, что она пересилила нежелание столкнуться с Вараксиным, было желание увидеть Бетарова. Почему столько дней не появляется он на станции?

Было веселое оживление, суматоха, суета, как обычно при коллективных выездах. Валентина Денисовна переругивалась с Марьей, давая ей наставления на утро, Грушецкая носилась из комнаты в кухню разглаживать платье, Сорочкин и Меликидзе бегали в умывальную бриться, Гвоздырьков, собравшийся раньше всех, как неприкаянный, бродил по коридору, опасаясь, что кто-нибудь задержится и заставит ждать рудничный грузовик.