Фарт

— Мне так много нужно вам сказать, — громким шепотом, с придыханием, с паузами, забормотал Вараксин, отводя Татьяну Андреевну к нише. — На свете нет любви, нет счастья… Ничего не осталось. Нет дружбы, искренности, верности. Только двуличие, ненависть, лицемерие, злорадство. И я никого не люблю, не любил. Ни с кем не дружу. Живу среди людей, а одиночество, как в пустыне. Только вы, одна-единственная…

Голос его звучал трагически. За окном снова заныла циркульная пила, надоедливо и безотрадно.

— Сергей Порфирьевич, на нас смотрят. Господи, зачем давать повод для сплетен!

Рассеянно и с досадой Вараксин поклонился кому-то в ответ, не видя, кому кланяется, и продолжал, как в беспамятстве:

— Проклятая жизнь! Живем в местности, где на квадратный километр приходится две десятых человека, а негде даже на полчаса остаться вдвоем. Вы одна, одна-единственная, милая Татьяна Андреевна, и больше никого нет. Если бы вы знали, как трудно найти человека. Женщин красивых, даже умных, тем более соблазнительных — много. Но душевных, отзывчивых… Никого не знаю, кроме вас. Женщина должна быть одновременно любовницей, матерью, другом, сестрой…

Ей было и противно, и смешно, и стыдно.

— Откуда у вас уверенность, что я именно такая женщина?

Краем глаза она увидела: в фойе вошел Бетаров. Он вошел, он летел по фойе, он скользил. Он искал ее, это было ясно сразу.

И видно, — впрочем, так и следовало ожидать, — он неплохо чувствовал себя среди публики, принарядившейся по случаю концерта.

— Вы не слушаете меня… — вдруг дошел до сознания Татьяны Андреевны жалкий, взволнованный, неправдоподобно робкий голос Вараксина.

— Да, да, я вас слушаю, Сергей Порфирьевич, слушаю… Но только не сейчас, не здесь!..

— Уедем отсюда, бросим все, начнем новую жизнь, милая, хорошая.

Она отчетливо слышала, о чем он говорит, отлично понимала каждое его слово.

— Сергей Порфирьевич, да бог с вами, перестаньте. Подумайте, что вы говорите!

Фойе наполнялось людьми. Шагали по залу горняки в тесных пиджаках, геологи, которых легко было узнать по обветренным лицам, работники автобазы и обогатительной фабрики. Но среди этой толпы она все время видела Нестора Бетарова. Он поминутно здоровался со знакомыми, останавливался то с одним, то с другим. Она видела: он ищет ее. Наконец и он ее заметил, а все же не ускорил шага, чтобы побыстрее подойти к ней. Из деликатности? Или потому, что был уверен: Вараксин не конкурент ему? Может быть, чувствовал, что время работает на него, что каждая минута промедления означает все большее и большее саморазоблачение Вараксина?

Появились в фойе Валентина Денисовна и Меликидзе. Вместе с Гвоздырьковым, Сорочкиным, Грушецкой они остановились недалеко от ниши, где сидели Татьяна Андреевна и Вараксин, и, как видно, ждали их. А Вараксин словно ничего не замечал. Татьяна Андреевна тронула его за рукав пиджака.

— Пойдемте, Сергей Порфирьевич, нас ждут.

Ничего не оставалось делать. Вараксин вздохнул, очнулся, погладил себя по щеке и точно стер понурое выражение. Встав покорно, он сразу приосанился, подобрался, и, когда они вышли из ниши на свет большого зала и сошлись с остальной компанией, он уже был такой, как всегда, — надменный, добродушно-насмешливый. И вот уже слышатся басовые раскаты его барственного голоса:

— У нас здесь острят: не концерт самодеятельности, а концерт самонадеянности. Может, так оно будет верней?..

И он уже похохатывает снисходительно, эдакий всесильный радушный хозяин.

Тут же подошел и Нестор Бетаров. Он сухо кивнул Вараксину и сказал без предисловий Татьяне Андреевне:

— На последнем вираже — прокол колеса. Нужно было случиться такой напасти. В общем, пришлось припухать, менять камеру, хорошо хоть была запасная. Между прочим, Татьяна Андреевна, хотел показать вам одну штуковину, — сообщил он весело и взял ее под руку.

Он подвел Татьяну Андреевну к газетной витрине. На первой странице областной газеты красовалась фотография: металлическая опора подвесной дороги и на ее фоне — Нестор Бетаров в неизменном стеганом ватнике и резиновых сапогах. Подпись под снимком сообщала, что здесь изображен лучший мастер канатной дороги.

Неуместное хвастовство Нестора удивило Татьяну Андреевну. Даже на душе стало спокойнее: да он еще, ко всему, любит бахвалиться! Она облегченно вздохнула и сказала насмешливо:

— Вы не мастер канатной дороги. Вы — канатный плясун.

Он не обиделся. Он засмеялся.

— Тоже не плохо, — как ни в чем не бывало ответил он.

XXVI

Сколько было таких случаев, когда низкопробное остроумие Нестора, его прописная житейская мудрость смешили, неприятно удивляли и отталкивали Татьяну Андреевну! Сколько раз Бетаров казался ей легковесным и пустым! Никаких проблем перед ним, никаких противоречий. Все кажется ясным, доступным. По-настоящему ничто его не беспокоит. Подвесная дорога, мотоцикл — вот весь круг интересов. Ну и еще желание поволочиться за женщиной. Перед таким человеком мир должен представать плоскостным, одноцветным — серым или розовым, в зависимости от настроения.

Не слишком ли легко и беззаботно живется ему на белом свете?