Фартовые деньги

Грузовик влетел в село, где светилось дай Бог с десяток огоньков. Народ спал! Или делал вид, что спал. У них за околицей автоматы строчили, а они хоть бы нос высунули! Ну, дела! Никакого переполоха, всем все по фигу. Если и мочат, то соседа, а не меня. В городе — это понятно, там люди даже тех, кто на одной лестничной площадке живет, в лицо не знают. Разве что бабки, которые все обо всех знать хотят. Но тут-то село, тут все знакомы, все на улице здороваются. Причем это ж не вымирающая деревенька на отшибе, где только бабки и дедки век доживают. Это ж центральная усадьба. Тут и парней, и мужиков матерых полно. Однако ж не суются, сидят по домам. Может, трусы все? Да черта с два! Не бывает такого, чтоб все поголовно были трусы. Просто понимают прекрасно, что против автомата с колом или даже с дробовиком не выйдешь. А один слабак с автоматом может дюжину верзил перестрелять…

Нинка пронеслась через мостик, потянула в горку на второй передаче, покатила через лес. Скосила глаза: Шура сполз набок, к дверце. Убрала правую руку от баранки, потрясла его за мокрый от крови рукав, заорала:

— Шурик! Очнись! Не помирай!

Казан пошевелился, пробормотал:

— М-молодец… Буди меня, если засыпать буду… А то не проснусь, на хрен… Жми! Совсем недалеко осталось. Сейчас в поселок въедем. Там будет магазин «Леокадия» и бар «Утиные истории», сразу вправо сворачивай и езжай до упора, метров триста по улице. Прямо в мои ворота упрешься. Ой, ма… Кажись, загнусь все-таки…

— Нет! — заорала Нинка, заметив, что Казан опять обмякает. — Не вздумай! Не помирай!

— Не помру, не помру… — пробормотал Шура. — Уговорила!

Впереди засветились желтоватые огни натриевых фонарей, горевших на улице Ново-Сосновки, дальний свет фар грузовика уперся в закрытые ворота.

— Там заперто впереди! — Нинка опять тряханула Казана за плечо. — Останавливаться? Там охрана стоит! Да отвечай же, блин! Не спи!

— Притормози! — сказал Казан. — Не надо давить, хорошие ребята…

Нинка остановилась у ворот, настороженные охранники с помповыми ружьями заглянули в кабину.

— Александр Петрович! — испуганно воскликнул один. — Вы ранены?

— Нет, придуриваюсь! — произнес Шура, которого пробило на сарказм. — Ворота открывайте, пидоры! Быстро!

Пока охранники суетились, Шура опять сник, и Нинке пришлось его трясти.

— Шури-ик! Не спи ж ты, козел драный!

— За «козла» — ответишь! — произнес Шура. — Особенно если я помру.

Ворота открыли, и Нинка с места в карьер понеслась по поселку.

— Нинуль, — неожиданно спросил Казан, — ты замужем?

— Нет, — ответила она. — А ты руку предложить хочешь?

— Ну, — произнес этот хам, находящийся на грани жизни и смерти, — рукой ты, наверно, и сама умеешь…

Нинка этот прикол мимо ушей пропустила и ответила по-простому, по-рабочему:

— Если не сдохнешь — потрахаемся…

— Заметано! — объявил Шура. — Теперь не помру, пока не трахну!

У него, паразита этого, даже голос пободрее зазвучал!

В этот момент Нинка уже вписывалась в правый поворот мимо магазина «Леокадия». Она даже не разглядела шикарные особняки и коттеджи, проглядывавшие из-за солидных заборов. Если б, допустим, она мимо такого поселка на автобусе ехала, то небось все глаза бы пропялила на то, как богатые люди живут.

— Если не откроют сразу — долби бампером! — приказал Шура, когда в конце улицы фары высветили бетонный забор с железными воротами. — Их, паскуд, иногда пугать надо!

Должно быть, он имел в виду охрану своей дачи.

Но ворота открылись гораздо раньше, чем Нинка до них доехала. Самосвал влетел в ворота, едва не сбив целую группу людей, которые, должно быть, прибежали встречать Казана. Но Нинка остановилась вовремя.

— Молодцы те, на внешних воротах, — похвалил Казан, — предупредили моих…

Нинка вдруг ощутила такую нечеловеческую усталость, будто это не Казан, а она сама пол-литра крови потеряла. В следующую секунду она потеряла сознание.

КОМУ НЕ СПИТСЯ В НОЧЬ ГЛУХУЮ?

А в это самое время, на островке посреди камышей, Епиха и Шпиндель все еще лежали на траве, привязанные ремнями за руки к толстенному корню, и были даже не в силах штаны подтянуть. Колышки, которыми Нинка их вытянула в струнки, ребята кое-как смогли расшатать и ноги более-менее освободили. Но развязать зубами Нинкины «милицейские узлы» на ремнях они все еще не сумели. К тому же каждое неловкое движение причиняло им сильную боль в тех местах, которые эта ведьма отхлестала до крови. Да и не только в них. Саднило и там, где она их сигаретой жгла, и в потянутых связках побаливало, и в суставах. Да и лежание на сырой земле под дождем здоровья не прибавляло. К тому же они с утра ничего не жрали, да и вообще настроение было у обоих такое, что они с удовольствием бы померли или сами себя убили, но и этого сделать не могли. Они ненавидели и Нинку, и друг друга, и каждый самого себя, но… руки были в буквальном смысле связаны.