— Все одно это там есть и раньше тоже имелось. А у нас — не было с самой войны и до Горбача, чтоб ему ни дна ни покрышки. Воровали, да. И убивали, правда. Но воровали по сравнению с нынешним — ерунду, а убивали больше по пьянке, чем за деньги. Сам же помнишь, не хуже меня. Почему? А потому, что даже ежели много упрешь, девать все это было некуда. Только пропивать и проедать. Ну, машину купить, ну, дачку поставить. Да и то в два счета ОБХСС присмотрится. Потому что все вокруг было государственное и у нормального гражданина больших денег быть не могло. А сейчас хрен чего поймешь: банки частные, магазины частные, заводы частные. И каждый частник не только свое в карман тянет, но и казенное. Чины казенные деньги в частных банках крутят, те, которые на зарплаты положены. Бандиты тоже: своровал и отмыл. Откуда к нам доллары приходят в страну? За нефть, газ, лес, металл, уголь. Кто их заработал, банкиры? Ни хрена, их работяги добыли, которым к тому же за все это богатство почти ни шиша не заплатили. А деньги разошлись по торгашам, по банкам. Сто человек растащили то, что принадлежало ста тысячам. А из тех ста, кто растаскивал, большую половину кто-то один хапнул, соображаешь?!
— Соображаю, — поморщился Казан.
— Мало того, что растащили, — продолжил дед, — так еще и повывезли за тот же бугор. Почему? А потому что боятся. Запросто могут дождаться, что народ расшатается и пойдет всех таких, как в семнадцатом году, к стенке ставить и кубышки выворачивать. Вот загодя и готовятся. Опять же, друг друга тоже ведь надувают. И убивают из-за этих денег и собственности.
— В общем, ясно: всех в колхоз, каждому — пайку, сиди и не рыпайся?
— Это вам демократы придумали в устрашение. Но коммунисты хоть пайку давали, а эти и вовсе ни хрена. Точнее, одним — выше крыши, а другим ноль без палочки.
— Можно подумать, раньше так не было, — проворчал Казан. — Как мы жили, и как секретарь райкома? Ровно?
— А чего у него было? Казенная «Волга», чтоб в обком ездить, да «газик», чтоб по колхозам мотаться. Свой личный «Москвич» появился почти тогда же, когда и у меня. Я свой пропил, а он сыну оставил, когда помирал. Квартира у него в райцентре в обычном доме была, три комнаты всего. Дача — не больше моей избы. А вот забот — полон рот. И нервотрепа до фига. То-то он в пятьдесят три года и помер от инфаркта. Но сделал он — много. Семь школ только на моей памяти по селам открыл. ЦРБ поставил с хорошим оборудованием. Девять сел газифицировал, асфальт до всех центральных усадеб довел. Думаешь, тогда денег до фига было? Однако и зарплату платили, и пенсии, и каждый год хоть чуточку, но что-то для народа делали. А сейчас, если без Маркса — Ленина, попросту сказать, бросили всех в воду и смотрят: утопнут или нет. Пусть меж собой грызутся, друг дружку давят — глядишь, сильнейшие выживут.
— Удивляюсь я, — заметил Шура, — что ты так этих коммуняк любишь? Они ж тебя ни за что ни про что в дурдом пихнули. А могли и вообще посадить. Отца-то твоего в тридцать седьмом сажали вроде бы? Я б уж этого не простил…
— Отца сажали, верно, — нахмурился Егорыч, — но это, я тебе скажу, история непростая.
— А и верно — чего сложного? — хмыкнул Казан. — Дали НКВД план по врагам народа — вот и сунули твоего батю на десять лет. А могли бы и шлепнуть в 24 часа после приговора. Но сидеть на Колыме десять лет — невелико счастье. Спасибо еще, что война подвернулась — на фронт отправили в штраф-роту и что после войны досиживать не заставили. Рассказывал же ты, хорошо помню…
— Рассказывал, — кивнул Батя, — но не все… Дай-ка закурить твоих импортных!
ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС
Прикурив «Camel» от Шуриной зажигалки, Иван Егорыч задумчиво пустил дым и продолжил:
— Мой ведь отец в девятнадцатом году бандитом был, вот какое дело.
— Бандитом? — изумился Казан. — Ни хрена себе! Ты ж говорил, что он за красных воевал, часы даже за храбрость получил… Неужели врал?
— Не-ет, Шурик, не врал. И в красных он был, и часы имел с надписью. Но это потом, уже за Врангеля, в двадцатом, сподобился. А в девятнадцатом он, представь себе, в банде был, у атамана Орла. Может, помнишь, я вам еще в школе про Евстратовский мятеж рассказывал? Или забыл?
— Что-то помню… — наморщил лоб Шура. — Но мало.