Фартовые ребята

Действительно, судя по описанию фотографий из ее альбома, которое достаточно подробно дал Белкин в своей повести, Ханнелора в этом самом КЛ «Гросс-Грюндорф» занималась какой-то рутинной палаческой работой: порола, расстреливала, вешала. Но при этом, как явствовало из этих же альбомов, была уже в офицерских чинах. Проработала она там всего год после окончания какой-то эсэсовской школы, в 1939–1940 годах. И за это время успела подняться аж на две ступени, с унтер — до оберштурмфюрера. Это за какие ж заслуги? Вешала, что ли особо качественно?! Трудно поверить, фрицы все аккуратные, уж если повесят, так повесят, тут, пожалуй, выделиться трудно. Потом Ханнелора два года работала в Берлине аж в самом RSHA (Reichs Sicherheit Haupts Amt), то бишь в Главном управлении имперской безопасности. Никита, конечно, ни в каких госбезопасностях не состоял, но в бюрократии, как всякий постсоветский юноша, кое-что понимал, а потому догадывался, что бывшая российская баронесса сделала какой-то невероятный скачок в служебной карьере. Представить себе, что простую прапорщицу или даже старшего лейтенанта из охраны женской ИТК после года службы переводят в центральный аппарат МВД (или Минюста, как теперь), было очень трудно. Такое могло быть только в одном случае — если у такой дамы в Москве был какой-то крутой-прекрутой блат. Этим же, конечно, можно было объяснить и то, что Ханнелора неимоверно быстро повышалась в чинах.

Понапрягав мозги, Никита припомнил, что среди лагерных фотографий Белкин упоминал одну, где был изображен некий эсэсовский туз, которого Ханнелора назвала «mein Protektor», то есть, видимо, тот, кто делал ей протекцию. Почти сразу же вспомнилась и фамилия — штандартенфюрер Штейнгель. Не иначе как какая-то родня по линии сбитого в Испании Хайнца Штейнгеля — незабвенного муженька Ханнелоры.

Тут Никита мимоходом озадачился. Он припомнил, что в повести, написанной 67-летним отставным генералом, были от и до воспроизведены немецкие подписи под фотографиями. Неужели Белкин, который вряд ли хорошо владел немецким языком в 1943 году, так четко запомнил то, что увидел? Ну, такие слова, как «bunker» или «rauchen verboten» запомнить нетрудно, благо, будучи на оккупированной территории, он их мог много раз видеть. Но у него в повести были приведено довольно много подписей к фотографиям. И не только к тем, что были в альбомах Ханнелоры. Никита вспомнил, что в повести была воспроизведена и подпись к фотографии, которую Юрка Белкин вроде бы сам не видел. Ее взяли Клава и Дуська у сбитого немецкого летчика Эриха Эрлиха. Конечно, генерал Белкин писал все-таки не мемуары, а повесть, и потому мог придумать все эти подписи, которые не сохранила память. Ну а все же, не мог ли он еще раз, много лет спустя, посмотреть эти немкины альбомы? Стоп, но ведь в повести было написано, что альбомы оставались на объекте «Лора», как и папки, только они лежали не в сейфе, а на полках книжного шкафа, за которым находился сейф. То есть по идее то, что от них уцелело, должно было оставаться в спецпомещении. Вряд ли, конечно, они сохранились так же хорошо, как папки, лежавшие в герметичной упаковке, но и совсем в прах тоже не должны были обратиться… А раз так, то их могла видеть Светка. Сам Никита тогда, два месяца назад, в спецпомещение заглянуть не удосужился. Потому что был убежден, что все бумаги истлели и ничего интересного не осталось.

Поэтому Никита решил, как только Булочка проснется, поинтересоваться у нее, не видела ли она в спецпомещении Ханнелориных альбомов или хоть чего-то, похожего на них.

Однако, поскольку Светка продолжала спать, Ветров в своих размышлениях вернулся назад, к осмыслению необычайно быстрой карьеры Ханнелоры, которой, как уже стало понятно, она была обязана протекции мужнина родственника, штандартенфюрера Штейнгеля.

Прежде всего Никита прикинул, с чего это герр Штейнгель решил порадеть молодой вдовушке? Был бы он лично ее брат или дядюшка — понятно. Но проталкивать наверх бездетную и очень молодую вдову брата или племянника, которая, кстати, не больно блюла верность покойному супругу, можно лишь по двум причинам. Первая, и, как представлялось Никите, самая простая причина состояла в том, что штандартенфюрер был любовником Ханнелоры, а та прагматично использовала это обстоятельство в целях продвижения по службе. Вторая причина могла быть более сложной. Например, если сама Ханнелора представляла собой нечто, способное как-то положительно повлиять на служебное положение штандартенфюрера.

Однако к обеим версиям было больше чем достаточно вопросов.