Фартовый чекист

– Но руки у нас с тобой сейчас, Василий, коротки! – сурово заключил Сидорчук. – Нужно срочно придумать план, военную хитрость, как нам дальше быть, каким путем подобраться к Зубу. Перво-наперво осмотреться надлежит. Вот, значит, колодезь у нас в наличии, как Чигирь и говорил, а вон там, выходит, избушка та самая, в которой проживает Машка Рябая. Как ты думаешь, вся эта братия теперь там сосредоточилась? По-моему, вряд ли! Этот заморыш Волдырь теперь к ним уже перебежал и все наши планы раскрыл. Всего-то он, конечно, знать не может, думает, что, кроме нас, никто к ним в гости не собирается. Но Зуб, скорее всего, калач тертый и кое в чем разбирается. Он-то наверняка решит, что на хате сейчас сидеть – это смерти дожидаться. Уходить Зуб будет через реку к лесу. Потому они и отступили сейчас. Атаману главное – себя сберечь. Остальные прикрывать его будут. Так что надо нам с тобой двигать через огороды к реке и смотреть, чтобы на пулю не нарваться. В доме нас ждать будут, да и дальше тоже. Эх, знать бы, где сейчас остальные наши!.. Но проведать мы этого не можем, Василий, а потому придется без них начинать. Толпой идти нет резона, поэтому давай-ка бери правее колодца, а я тут, вдоль забора. Стрелять по ногам. Только уж если убедишься, что морда не та – укладывай наповал. Хотя как тут в темноте рассмотреть?.. Ну, в общем, зря я тебе рассказываю. Ты и сам не маленький. Сигнал если подать нужно будет – свисти соловьем. Я слышал, у тебя здорово получается. Ну и я по возможности… Вперед!

Они разделились и стали подкрадываться к избе, выступающей из темноты и окруженной дырявым покосившимся плетнем, за которым привольно росли лопухи и крапива почти в сажень. Избу эту просто язык не поворачивался назвать человеческим жилищем. Выглядела она зловеще, точно приют каких-то ночных чудовищ: ведьм, леших или иной нечисти. Примерно так оно и было на самом деле.

Забор кончился. Сидорчук пригнулся и с маузером наперевес стал красться вдоль плетня, вдыхая запах налитой соками травы. Он пробирался к тому месту, которое здесь обозначало ворота. В доме было темно. Оттуда не доносилось ни одного звука. Только по двору время от времени проносился легкий шорох, будто мышь стремительно скользила через заросли к своей норке.

Сидорчук посетовал, что ночь выдалась такой темной, но потом понял, что при луне их с Василием вполне могли перестрелять еще на повороте, и успокоился. Неугомонная натура не позволяла ему долго таиться и пригибать голову. Не встречая опасности, он наконец-то плюнул на все, выпрямился во весь рост и вошел во двор.

Чутье подсказывало Егору Тимофеевичу, что нужно двигаться дальше, через бахчи, к реке, причем как можно скорее. Ведь Зуб наверняка уже ушел этим путем. Но дом все-таки требовалось осмотреть, и он решил поручить это Василию. Сидорчук обернулся и негромко свистнул, чтобы привлечь к себе внимание Чуднова.

Внимание-то он привлек, но не только его. В доме вдруг с треском распахнулось окошко, и оттуда раскатисто бабахнул выстрел. Палили из обреза крупной дробью, которая краем накрыла Сидорчука. Несколько дробин сбили с его головы фуражку.

Он отпрянул, нога его запуталась в какой-то вьющейся траве. Командир группы неуклюже сел на землю, чем немало себе помог. Второй выстрел из обреза пришелся как раз на то самое место, где Сидорчук только что стоял. Сейчас же в ответ из-за плетня ахнул револьвер.

Чуднов успел поймать на мушку замаскировавшегося стрелка, о чем немедленно сообщил в полный голос:

– Есть! Попал!.. Держись, Егор Тимофеевич!

Треща лопухами, он помчался через двор на помощь Сидорчуку. Тот ждал новых выстрелов, но в доме на этот раз было тихо. Василий подбежал, помог старшему товарищу подняться, еще раз сообщил о своем удачном выстреле и предложил метнуть в дом бомбу.

– Погодим! – остановил его Сидорчук. – Посмотрим, что там.

Они очень осторожно подобрались к дверям дома, проникли в сени. Внутри пахло гнилью, нестираными портянками, самогонным перегаром, махоркой и много чем еще. Чекисты обшарили все, но дом оказался пуст. Только в одной комнате у окна лежало бесчувственное тело. Сидорчук зажег спичку.

Чуднов перевернул лежащего человека, ахнул и заявил:

– Да это баба, Егор Тимофеевич!

В самом деле перед ними была женщина – рябая, страшная, неопределенного возраста. Из ее беззубого рта разило самогоном, а из груди, пробитой пулей, толчками выходила кровь.

– Так это я, выходит, бабу завалил? – потрясенно проговорил Василий. – Ах, чтоб мне!..

Он был огорчен до предела, почти до слез.

Сидорчук молча похлопал его по плечу, наклонился к умирающей и спросил:

– Где Зуб? К реке побежал?

Машка Рябая скривила рот в щербатой усмешке, грязно выругалась и просипела:

– Дай глотнуть! Позволь причаститься перед смертью, налей!.. Вон под окном четверть стоит. Дай, Христом-Богом…

Сидорчук пожал плечами, поднял почти опорожненную четверть и осторожно слил остатки самогонки в приоткрытый рот женщины.

Она проглотила спиртное с хриплым звуком, как будто воспрянула духом и вдруг сказала: