Фарватер

Мы налегли на снасти и "Буря", сильно накренившись, ушла от опасности сесть. Перевести дух мы не успели. Тут же обогнув банку, мы запоздало поняли, что идем прямо на риф. Волна хлобыстнула по корпусу, нас обдало брызгами, меня что-то резануло по животу. Обшивка пробита. Поморщившись, я оглянулся. Недружелюбные камни покрылись сомнительного вида зеленью. У меня встал ком в горле, я покрылся испариной. Подошел Кид, зеленый, как мох на скалах. Я усмехнулся.

– Что, укачало тебя, бедолажка? Пожуй чего-нибудь, легче станет.

Он ехидно улыбнулся.

– А сам-то? Отливаешь синевой, Бешеный.

Я нахмурился. Ни меня, ни Не Промаха в жизни не трогала морская болезнь. Я впервые обратил внимание на спертый воздух. Достаточно времени у меня отняло понять, что это из-за растений. На берегу словно постоянно имела место быть эпидемия чумы.

– Дюк, хорош трещать! – гаркнул старлей. – Бакен по бакборту!

Я вернулся к работе, Кид подошел к фальшборту, чтобы подышать и успокоиться. Когда мы обогнули короткую мель, нам стало легче, но, ох как ненадолго. Пролив постепенно расширился. Шхуна быстро, под фоком, гротом и марселями, заходила в залив…

   Ветер, от которого нас до того закрывала скала, хищным зверем налетел на корабль. Паруса резко рванули "Бурю" в сторону, киль и вода в трюме тянули ее на дно. Разрываемая на части, бедняжка затрещала и начала быстро опускаться на штирборт.

   Личному составу тем временем приходилось не лучше. Брыкнувшийся, как мустанг, грот резанул мне руку, палуба кренившейся шхуны ушла из-под ног, я неспешно покатился за борт. Я вцепился левой рукой в грота-ванты. Кид рядом проделал то же самое с фока-вантами. Мы переглянулись, молча положили руки друг другу на плечи и уперлись ногами в ватервейс. С появившейся опорой риск вывалиться уменьшился. Скоро шквал оставил нас и "Буря", стоически все вытерпев, встала относительно ровно и мы расслабленно хлопнулись на палубу, чтобы отдохнуть. Вдруг Кид приподнялся и испуганно махнул головой на что-то левее от меня. Я обернулся. По мокрому опердеку к шпигатам струилась красная вода. И в этот раз красная не из-за рифов. Собственно, тогда-то моя левая рука и лишилась пальца. Мне повезло, что дело обошлось только пальцем, Кид так и вообще поймал звезду руками, причем целыми. Остальным этот проход дался дороже. Кровавый пролив вполне оправдал свое название.

   Предупрежден – значит вооружен. Обратная дорога прошла лучше, старпом хорошо все уяснил. Ни на пути туда, ни обратно, командира на опердеке не было. Рука у меня зажила быстро и до определенного момента не беспокоила.

   Темная масса воды, плещущаяся за бортом, ласкала слух, успокаивала, звала…

– Воду давно не видел?

Я очнулся, не приложив никаких усилий для опознания не промаховского голоса.

– Отстань.

– Сам отстань.

Кид подошел и по моему примеру облокотился на планширь. Хлебнув чего-то, он заботливо спросил:

– Хошь?

Я посмотрел на протянутую руку. Полупустой стакан с чемергесом, черт его знает, где он его взял.

– Давай.

Он со смешком сказал:

– Я так и думал.

Молчание, вполне объяснимое фразой “я пил”, он прервал словами:

– О чем думаешь?

– Утопиться хочу.

– Правда?

– А почему нет? – горько усмехнулся я, допив. – Бунт поднять нельзя, сбежать тоже, а жить так дальше – и подавно.

– Да ладно тебе, – воскликнул солдат, махнув рукой. – Не веди себя как маленькая девочка.

– Сколько девочек, живущих, как мы, ты знаешь? – поинтересовался я и добавил, ехидно улыбнувшись: – Сколько ты вообще девочек знаешь?..

Он немедленно ответил мне тычком под ребра, хотя знал, скотина, что больно.

– Ему шило таскаешь, жалеешь его, возишься с ним, как с дитем малым, а он!..

– Не обижайся. У меня тут тоже не то чтобы бесплатный постоянный доступ к девчонкам.

– Не обижаюсь. Дюк? – вдруг серьезно позвал он.

– Чего?

– Про утопление – ты это серьезно, или шутишь?

Я помрачнел.

– Сам подумай, Кид, что мне еще делать?

– Жить дальше.

– И сдохнуть однажды под… сам знаешь, чем… – с досадой, невнятно, проговорил я, но он все понял.

– Остепенись, черт тебя дери! Я под руку к нему не лезу, и смотри – я в порядке!

– Я тоже ничего такого не делаю!

Скептицизм у него во взгляде можно было шкрябкой соскрести и голиком смести.

– Мне твои залеты по алфавиту перечислить или по тяжеловесности?

– Иди к черту, – запальчиво ответил я, зная, что отчасти он прав. – В этот раз я на него, видите ли, косо посмотрел!..

– И все-таки, – продолжил Кид, дружески кладя руку мне на плечи и на всякий случай силком утаскивая от фальшборта, – и все-таки, Бешеный, умереть ты всегда успеешь, а вот жить другого шанса не будет.

   Однажды, мы, по поручению, должны были пересечь экватор. Мы с Кидом были в тех широтах впервые, потому для нас было необычным то, что мы знатно так прокоптились на жарком экваториальном солнышке, и то, как Море, из сурово-серого, стало изумрудным. Как удивителен мир, думал я, когда кто-то крикнул:

– Экватор!

Выстрелили из пушек, мы вскинули кулаки вверх и хором издали радостный крик.

– Эй, Бешеный!

Я обернулся. Кид махал мне рукой, я подошел к нему. Он дал мне подзорную трубу в руки и сказал:

– Смотри, экватор!