Итак, предполагается, что между В и С имеет место то же отношение, что между А и В, т. е., что между пролетариатом и буржуазией имеют место те же отношения, что и между буржуазией и знатью. Но прежде чем проверять законность этого тождества, заметим, что выводы Маркса покоятся на некоторых постулатах, которые так и не были ни развиты им психологически, ни подробно изложены в историческом плане. Вот они:
1) если один класс может действенно осуществлять
2) классовая борьба, которая ведется за это господство, разрешается в конечном итоге борьбой между двумя классами;
3) более многочисленный, более молодой, лучше приспособленный класс приходит на смену классу менее многочисленному, отсталому, истощенному как обладатель не только политических, но и материальных и моральных преимуществ.
Рассмотрим сначала идею, которая выводится из жизни классов в плоскости политической.
Считается, что в тот или иной момент один класс политически доминирует своей массой над массой прочих классов, что он владеет политической властью как масса. Считается, к примеру, что знать и духовенство владели властью коллективно, и что затем буржуазия как коллектив эту власть перехватила.
Эта посылка должна быть полностью отвергнута. Класс складывается из большого числа индивидов; однако на деле власть всегда удерживалась и осуществлялась небольшим числом индивидов. Поэтому
Владеть властью – не значит обладать доступом к большинству промежуточных и низших административных функций, это также не значит обладать почти исключительным доступом к отдельным отраслям, это значит держать в руках рычаги управления[4]
. Так главенствующее положение, которым при старом режиме во Франции обладала знать в деятельности церкви армии и, до известной степени, в управлении, отражало только лишь социальное преимущество, а не политическую власть. Это стало очевидно в 1789 году, когда знать не смогла сражаться, поскольку как класс она была политически безоружна. Знать хорошо это понимала, ибо во времена детства Людовика XIII, Людовика XIV и Людовика XV делала утопические попытки захватить рычаги управления и обрести в своей массе политическую власть. Точно так же сегодня богатая буржуазия занимает первенствующее положение в дипломатии, в отдельных публичных или частных административных институтах, но не обладает политической властью. Это выяснится во время грядущей революции, как уже выяснилось в Риме и Берлине.В действительности правит лишь малочисленная элита и, чтобы править, она опирается на один или несколько классов, а на деле – всегда на систему классов. Эта элита формируется путем случайного набора элементов. Каждый из входящих в нее людей пробивается наверх самостоятельно. Претендентов больше, чем мест, на которые можно пристроиться: одни занимают места, другие остаются в запасе. В результате складывается система, которая одних выталкивает, другие в ней остаются. Есть люди, только побывавшие в Версальском Дворе или во Дворце Бурбонов, и есть люди, которые оставались там по пятьдесят лет. Но в целом такое положение дает впечатление постоянства.
Эта разношерстная и устойчивая команда мирится с людьми, подчас чуждыми тем классам, на которые она сама опирается. Разнообразие в составе правительственной элиты объясняется сложностью эволюции классов, каждый момент которой образует гораздо более запутанную общественную ситуацию, чем та, которую описывает Маркс. К примеру, до 1789 года представителями королевской власти, опиравшейся на знать и духовенство, а впрочем, в то же время и на буржуазию, могли быть буржуа и даже буржуа скудного достатка. Свидетельства тому – кардиналы Флери, Дюбуа и даже Мазарини. Ришелье, сам вышедший из знати, на политической арене эту знать потеснил. Точно так же после 1789 года крупная буржуазия чаще всего допускала к власти выходцев из буржуазии более мелкой, среди которых наиболее агрессивно настроенными против нее же оказывались как раз немногие крупные буржуа вроде Кайо и Вальдека-Руссо.