Фашистский социализм

Повторим еще раз, революция 1917 года была ленинской, а не марксистской. Ленин действовал, отойдя от марксизма, взяв из учения Маркса самое живое, но и самое хрупкое, что в нем есть. В самом деле, одно из двух: либо Маркс, либо марксизм. Если Маркс так гибок, так прагматичен, как уверяют нас некоторые редкие толкователи, тогда марксизм – как историческая система, как пророчество, основанное на пролетарском понимании истории, – не существует. Или же марксизм существует, и ловкий и отвечающий на все вопросы Маркс, которого мы ценим в отдельных его описаниях, исчезает за мощной исторической схемой, которую от него требовали и получили помимо всего прочего.

Если Ленин и Троцкий (последний уж точно читал Ницше) с такой легкостью несли бремя марксизма, то только потому, что, самую тяжелую его часть им пришлось бросить по пути.

Затем, очевидно, что перевороты в Риме и Берлине вывели всю свою энергию из ницшеанского, в высшей степени антимарксисткого релятивизма и прагматизма.

Но напоследок мы не можем отказать себе в следующих рискованных суждениях, которые могли бы показаться граничащими с клеветой, если не помнить о весьма ироничных чувствах, которые вызывают у нас взаимоотношения философии, или философской поэзии, и политики.

Мы не можем не задуматься о том, что никто острее Ницше не критиковал немецкий дух, и что тем не менее в некотором отношении никто не был бóльшим немцем, чем он. Как, впрочем, и Гёте. Получается, что в этой склонности к героическому одиночеству и к романтическому вызову, к которым устремляется сегодня немецкий народ, Ницше его опередил. Конечно, это сравнение – не более чем нагромождение баналь-[94]ных недоразумений, но банальное и социальное – одно и то же. И, в конце концов, в банальности министерского постановления метафизика некоего Ницше является лишь простым отголоском, как метафизика, которая входит в репертуар банальностей за общим столом в каком-нибудь скучном семейном пансионе.

Если политиками завладевает мысль, подобная мысли Ницше, в той точке, где начинается ее изгиб, они не успокаиваются, пока она вновь не сомкнется с почвой, от которой оторвалась. Ясно, что Ницше предпринял огромное, исключительное усилие, чтобы самому вырваться из общественного застоя и помочь в этом человечеству. Но не менее верно, что некоторые второстепенные направления его творчества позволяют уличить его в потакании тому, к чему он сам испытывал отвращение, – неподвижности. Так, в «Воле к власти», отходя от главной линии своего идеалистического метода, с помощью которого он хотел поддерживать человечество в состоянии перманентной революции, он вдруг пускается в апологию кастовой системы и восхваляет прелести законов Ману.

Очевидно, тут он оказывается жертвой одной из странных превратностей диалектики жизни. Релятивистская философия Ницше или философия становления Гегеля и Маркса вдруг уступает необходимости, которая обязывает, чтобы придать движению реальность, четко обозначить его пункты и моменты и, следовательно, отвердить, остановить бытие. Революции приводят к созданию учреждений. И в учреждениях бытие, застывшее на одно мгновение, стремится замкнуться в самом себе.

Во всяком случае, в своей экономической автаркии, в своем благородном консерватизме, в своем стремлении раз и навсегда определить немецкий дух – что угрожает остановкой его развития – Гитлер досадным образом сходится с Ницше, восхваляющим законы Ману.

И вот тут-то сказывается постоянная ирония истории: вслед за гегельянством ницшеанство становится источником инерции. Таков закон.

Июнь 1932

II

СИТУАЦИЯ ВО ФРАНЦИИ

I. ФЕВРАЛЬСКИЕ СОБЫТИЯ ИЛИ КАЧЕЛИ

Что вытекает из событий февраля 1934 года?

Слабость всех старых политических образований.

Каждое из этих образований показало, что оно содержит в себе какой-то элемент, которым нельзя пренебречь, но каждое также дало понять, что не может стать центром притяжения. Каждое образование изолировано; отсюда невозможность его пополнения одной, двумя или тремя другими силами, и само оно не может пополнить собой эти другие силы.

Продемонстрируем это путем краткого анализа каждого образования в том виде, в каком оно выдержало испытание событиями. Начнем с правого фланга. Справа мы найдем два образования, два мира.

1. Два типа правых

Прежде всего, «Аксьон Франсез»[13]. За две недели до 6 февраля «Французское Действие» выступило с активным осуждением скандала со Стависким[14]. Но 6 февраля казалось, что значение «Французского Действия» сократилось в той же мере, в какой эффект от его первоначального выступления сказался на определенных кругах. В этот день оно не сыграло значительной роли, и возглас «Да здравствует Король!» на Площади Согласия оказался заглушен «Марсельезой» и «Интернационалом».