Фашистский социализм

Итак, надо смиренно констатировать, что с запада до востока и с юго-востока до северо-запада Европы националистические движения в последние пять лет восторжествовали над силами интернационалистической экспансии, будь то крупный капитализм или социализм II Интернационала. Крупному капитализму с интернациональными устремлениями банков и трестов пришлось отступить перед национализмом фашиствующих мелких буржуа, как пришлось отступить и социализму тем же устремлениям массы служащих и рабочих, управляемых этими банками и трестами. Но возник непредвиденный противоположный эффект: чтобы продлить свое существование, фашистские страны должны за своими таможенными постами проводить социалистическую политику. Им приходится проводить ее во многих областях и придется проводить ее все шире.

Скажут, что это не тот социализм, о котором мечтали те, кого до нынешнего момента именовали социалистами. Возможно. Но социализм Сталина – тоже не тот, о котором мечтали вы, господа-теоретики.

Для меня важно то, что этого социализма оказалось достаточно, чтобы бесповоротно нарушить механизм меркантильного капитализма в том виде, в каком он функционировал в прошлом веке. Разумеется, в Италии и в Германии есть еще господа, процветающие в красивых замках или палаццо и пользующиеся прибавочной стоимостью. Но вот это заботит меня меньше всего. Во-первых, мой социализм – это не социализм зависти. Во-вторых, меня интересует то, что происходит не в замках, а в конторах. А там господин Тиссен или какой-нибудь господин из Милана подчиняются тому, кто сильнее. Мы во Франции или в Англии не можем сказать того же о наших важных господах.

Это исступленно отрицается коммунистами и даже нашими добропорядочными социалистами, парламентский реформизм которых вдруг становится таким требовательным, когда это касается усилий других. Но это бросается в глаза любому наблюдателю. Прошло время, когда капитализм смотрел на фашизм с улыбкой и видел в нем лишь назойливого надсмотрщика. Капитализм сегодня знает, что он ущемлен вдвойне: во-первых, неожиданными превратностями своего внутреннего развития, он знает, что конкуренция – пружина его гения – лопнула, и вместе с ней либеральные притязания, в которые он маскировался; во-вторых, усиливающимися с каждым днем порядками новой, вставшей во весь рост силы – фашизма, использующего во вред капитализму бесконечную слабость, в которую тот впадает, если лопнувшая пружина конкуренции больше не поддерживает его.

Капитализм стал неповоротливой, инертной, консервативной силой. Это организм, у которого есть защитные рефлексы, но нет наступательных. К тому же его средства защиты оборачиваются против него, ибо, в конечном итоге, они предают его чуждой и враждебной, в сущности, силе. Истощенный капитализм нуждается в поддержке государства, он вверяется фашистскому государству. Механизация капитализма приводит к его огосударствлению.

Мне скажут: «Вы над нами смеетесь, огосударствление капитализма – это режим государственного капитализма. Какая здесь связь с социализмом? Это его противоположность».

Пусть так. Государственный капитализм – это, кроме того, победа государства над капитализмом. Но ведь там все происходит совершенно иначе. Эта победа государства представляет собой полную смену экономической ориентации. С того дня, когда капитализм начинает работать в рамках государства, он уже не работает ради индивидуальных целей, он работает ради целей коллективных и введенных в определенные рамки.

Люди, работающие в такой системе, уже не могут быть движимы жаждой наживы, ими движет жажда престижа, в которой непременно зародится зерно духовности.

Коллективные цели, ограниченные цели, духовные цели.

В России смена индивидуальных побуждений человека коллективными не свидетельствует, на первый взгляд, о появлении духовности. Но Россия – это Россия, а Европа – это Европа. В России никогда не хватало материального начала, ей нужно еще завоевать его. Для нее механизмом является обязательная вера, воодушевление, отвечающее ее нынешним устремлениям. Она претворила свои духовные сокровища в мистику материального. Это кажется нам крайностью, перехлестом лишь потому, что в Европе мы, наоборот, пресыщены материальным, материальностью и материализмом. Поэтому социалистическая конструкция предстает у нас в совершенно другом образе – в образе укрепления, сохранения, восстановления духовного.

Социализм внедряется в капиталистическое здание, но не опрокидывает его. Россия сбросила хрупкие капиталистические леса, прислоненные к средневековому зданию царизма: развалин было немного. В Европе речь идет не о разрушении продуманного, сложного здания, имеющего свои ветви и корни во всех прослойках и классах. Нужно просто пересмотреть его конструкцию, оживить ее и преобразовать в соответствии с новым ритмом.

Такова концепция фашизма. Кто не узнает в ней концепцию реформистского социализма? Фашизм – это реформистский социализм, но такой реформистский социализм, который оказывается смелее социализма старых классических партий.