Фашисты

На краю ямы выстроились фашисты с винтовками. У одного в руках был ручной пулемёт. Из–за их спин плавно взмыл вверх оператор, сидящий на стреле крана. Ирочка, увидев такое чудо, перестала плакать. Тощая девушка в широких джинсах щёлкнула хлопушкой и протараторила:

— Фашисты, четырнадцать, один.

— Начали! Выстрел!

На их головы обрушился разрывающий уши грохот, огонь, дым и удушающая вонь сгоревшего пороха. Перед глазами у Наташи всё перевернулось с ног на голову. Она рухнула в грязь от ужаса и шока, забыв про сценарий, про то, где находится, даже про Ирочку. Фашисты продолжали палить в лежащие тела. Но звуки выстрелов были едва слышны. Потом издалека донёсся голос:

— Стоп! Снято!

Массовка зашевелилась. Люди оживали и поднимались из грязи. Наташа открыла глаза и увидела перекошенное от страха лицо дочери. Ирочку мелко трясло. Выглядело так, будто она подавилась. Казалось, вот–вот закатит глаза и перестанет дышать. Надо было что–то срочно сделать. И Наташа дала ей лёгкую, почти незаметную пощёчину. Это сработало. Ирочка взвыла. Наташа прижала её к себе и подумала: «Ну, суки, вы мне за это ответите».

Пока другие выбирались из ямы медленно, то и дело поскальзываясь, злая Наташа выбежала быстрее всех. Кузин о чём–то докладывал в рацию.

— Я оглохла! — заорала Наташа.

Ирочка взвыла ещё громче.

Кузин поморщился и опустил рацию.

— Галь, а ты чего, беруши не раздала?

Галина Антоновна пожала плечами.

— Так я чего… У меня и нет. Мне никто не сказал вообще, что надо.

Кузин кивнул.

— Если мой ребёнок станет заикой, я вас поубиваю! — сказала Наташа, прислушиваясь к собственному голосу. Было ощущение, что слова выходят из головы с большой задержкой.

— Да не станет он никем, — сказал Кузин раздражённо. — Никаким заикой. Успокойтесь уже. И не орите тут. Сами согласились сниматься. Вас никто насильно не тянул.

— Куртку отдайте. И отвезите нас в город.

— Съёмка ещё не закончена.

— Вы издеваетесь?

— Мне больше делать нечего? — устало спросил Кузин. — Да не волнуйтесь, сцену расстрела сняли. Больше стрелять не будем. Только снимем, как вас закапывают. Это быстро.

— Там холодно. Мой ребёнок заболеет. И я заболею.

— Не заболеете. Ещё никто не болел.

— Откуда вы знаете?

— Знаю, и всё. Тем более, сейчас можете погреться, чаю попить. Можно и покрепче. Можно даже растереться. У нас спирт есть.

— Я не пью.

— Зря.

— Идите к чёрту!

Наташа пошла прочь, покачивая Ирочку, которая продолжала реветь. От злости она даже забыла про больные ноги. Кузин что–то крикнул в спину. Потом её догнала Галина Антоновна и приобняла за талию.

— Натусик, ну, ты чего? Это же кино! Волшебный мир кино! Ты в кино снялась! Представь, сколько народу тебя увидит. А вдруг тебе предложат ещё сниматься. Может, роль со словами даже.

— Отстаньте, — сказала Наташа.

В горле у неё стоял комок.

— Ну, прекрати, сейчас погреемся, передохнём, быстренько снимемся и всё, поедешь домой, к мужу.

Наташа разрыдалась. Теперь Ирочка её успокаивала, гладила по щекам и говорила:

— Мамочка, успокойся, не плачь, пожалуйста, очень прошу, умоляю, не плачь, мамочка, пожалуйста…

— Какая добрая, милая девочка, — сказала Галина Антоновна и всхлипнула.

В автобусе Наташа немного успокоилась. Села подальше от всех с пластиковым стаканчиком чая, который принесла Галина Антоновна. Слух потихоньку восстанавливался. Другие актёры массовки жрали бутерброды и обсуждали съёмку.

— Громко было, да, — сказал бодрый старикан. — Я думал, может, просто ружьями потрясут, а потом на компьютере выстрелы пририсуют. Ан нет. Всё натурально. Как в жизни.

Наташе неприятно было находиться рядом с этими людьми. Никто из них ей не помог, не поддержал и не утешил. Только смотрели. И наверняка ухмылялись, злорадствовали. Сволочи. Враги.

С улицы раздался крик:

— Говно привезли!

— О! — сказал тип, похожий на алкаша, и поднял вверх указательный палец.

Пришла Галина Антоновна.

— Ну, что, готовьтесь потихоньку. Навоз выгрузили. Сейчас начинаем.

Наташа вышла из автобуса последней.

— Вы гарантируете, что стрелять больше не будут?

— Да не будут, не будут. С одного дубля сняли нормально. К тому же патронов нет. Бюджета, если честно, хватило на один расстрел. Сейчас закопают вас слегка, и поедем переодеваться.

— Скажите, а вот зачем навоз? Только и слышу: навоз, навоз.

— Ну, как. Вас будут в навоз закапывать.

— Что?!

— Мамочка, что такое навоз? — спросила Ирочка.

— Вы сейчас шутите?

— Нет. Это Андрей Адольфович придумал.

— Адольфович?

— Да, Панкрашов наш, в смысле. Для него это какая–то важная метафора. Я, правда, не очень поняла, но не суть. Он — умный. Я — дура.

— Это же просто безумие и издевательство, — прошептала Наташа.

— Вовсе нет. Идём, Наташ, быстро снимемся и отдыхать.

— Да–да, идите, я догоню, сейчас.

Наташа дождалась, пока Галина Антоновна отойдёт подальше, обошла автобус и прижалась к нему спиной. До опушки леса было метров тридцать. Двигаясь вдоль просёлочной дороги, километров через пять, кажется, можно выйти к шоссе. Какая–нибудь машина наверняка их подберёт.

— Иришенька, солнышко, сейчас ни звука!

— А я молчу, — ответила Ирочка.

— Умница.