Фашисты

— А кьто тють у няс? Кьто? А как няс завуть?

Наташе стало противно. Ирочке, кажется, тоже. От старухи пахло пылью, паутиной и, возможно, могилой. Она достала из кармана конфету и чуть ли не силой запихала Ирочке в руку.

— Утю–тю–тю-тю. Какая миленькая, какая розовенькая.

— Простите, — сказала Наташа. — А вы тоже на пробы?

Старуха выпрямилась.

— Куда? — спросила она.

Из длинного коридора вышла полная женщина лет пятидесяти, стриженная под машинку.

— Так–так, — сказала она басом. — Все в сборе? Идёмте переодеваться.

Народ потянулся в коридор. Наташа стояла на месте. Заметила, что Ирочка разворачивает конфету, отобрала и сунула в карман. Дочь выпятила нижнюю губу и прослезилась.

— Это плохая конфета, — сказала Наташа. — Её нельзя кушать.

— Почему?

— Бабушка носила её в попе.

Ирочка сморщилась и высунула язык.

— Я тебе куплю хорошую конфету.

— Мамочка, а можно мне «Баунти»? Я так её люблю.

Женщина, стриженная под машинку, подошла к ним.

— Вы на съёмки «Фашистов» пришли?

— А я даже не знаю, — ответила Наташа, зачем–то достала телефон и зажгла экран, будто там была подсказка. — Нас пригласил Валерий Александрович Кузин.

— Идёмте переодеваться.

— А Кузин?

— Я за него, — сказала женщина.

— А что сейчас будет? Пробы? — спросила Наташа, шагая за женщиной.

— Зачем пробы? Сейчас переоденетесь и поедете на съёмки.

— Так сразу? А текст? Я не знаю, что говорить. И не репетировала.

— Ничего страшного, — сказала женщина насмешливо. — Тебя как зовут?

Она наклонилась к Ирочке.

— Иришенька солнышко, — ответила та важно.

— Ишь ты!

— А вас? — спросила Ирочка.

— Галина Антоновна, — произнесла женщина медленно и громко.

— А я думала, будут пробы, — продолжала Наташа.

— Да чего время тратить.

Они поднялись на второй этаж и зашли в костюмерную. Большое помещение было заставлено вешалками. Вестибюльные старики получали одежду для съёмок и уходили за ширмы.

— Наталья! — крикнула Галина Антоновна.

— Что? — дёрнулась Наташа.

— Это я не вам.

Пришла девушка лет двадцати с усталым лицом.

«Она тоже Наташа, — подумала Наташа. — Как я».

— У нас тут мать–героиня, — сказала Галина Антоновна. — Переодень.

— Сделаем.

Наталья привела Наташу с Ирочкой в закуток. Забрала паспорт и принесла одежду: старое платье, телогрейку и бомжеватого вида ботинки. Ирочке досталось чуть более симпатичное платьице и сандалики.

— Переодевайтесь, — сказала Наталья, закрыв закуток шторкой.

— А нижнее бельё оставлять? — спросила Наташа.

— Ну, это уж как хотите.

Сначала она переодела Ирочку, потом переоделась сама. Нижнее бельё оставила. Ботинки оказались твёрдые, как дерево, и очень узкие. Наташа с трудом втиснула в них ноги.

— А нет ли у вас другой обуви?

— Эти самого большого размера, — ответила Наталья, разглядывая Наташины лодыжки.

Наташа смутилась и попыталась их втянуть.

— Мама, мне холодно, — сообщила Ирочка.

В этом дешёвом сером платьице дочь выглядела жалко, как ощипанный цыплёнок. У Наташи сжалось сердце.

— Да вы пока курточку наденьте, на съёмках снимете, — сказала Наталья.

— А вы не знаете, долго будут снимать?

— Сегодня снимают короткую сценку, быстро справитесь.

«Значит, и роль будет малюсенькая», — подумала Наташа печально.

Они вернулись в вестибюль. Там уже собрался переодетый народ. В старых платьях, сарафанах, телогрейках, широких штанах и пиджаках они выглядели как оборванцы. Ирочка тихонько заскулила.

— Что ты? — спросила Наташа.

— Мне жалко их, — сказала дочь.

— Почему тебе жалко их?

— Не знаю. Жалко и всё.

Появилась Галина Антоновна.

— Ну что, все готовы?

— Готовы, мамулька, — ответил бодрый старикан в огромной кепке с длинным козырьком.

— Тогда за мной, — сказала она и ухмыльнулась.

Они прошли толпой по гулким коридорам «Ленфильма» и вышли во двор. Там стоял автобус с открытыми дверями.

— Грузимся, грузимся, — скомандовала Галина Антоновна.

У Наташи ломило ступни. Она последней заковыляла в салон, усадила Ирочку к окну и сразу стащила ботинки. Расправив сплющенные пальцы, достала смартфон и написала маме эсэмэс: «Едем сниматься».

Тяжело вздохнув, автобус тронулся с места.

Дорога заняла полтора часа. Их привезли за город. Автобус остановился, Галина Антоновна, кряхтя, распрямила спину и громко объявила:

— Ох, жопу отсидела.

Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.

— Всё, мы приехали, — сказала Наташа.

— Куда? — спросила дочь.

— В кино сниматься. Ты что, расхотела?

— Не знаю пока.

Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские башмаки на озябшие ноги и выбралась следом. Здесь оказалось гораздо холоднее, чем в городе. И дождь шёл сильнее. Повсюду была слякоть. Наташа застегнула телогрейку и взяла Ирочку на руки.

Съёмочная группа расположилась на краю огромного изрытого поля. Громко тарахтел генератор. Рядом с большой палаткой стоял человек в дождевике и что–то объяснял солдатам вермахта. Офицер, важно кивая, курил айкос.

— Массовка приехала! — крикнула какая–то женщина.

— А Кобелева где? — крикнул в ответ мужчина.

Человек в дождевике закончил объясняться с солдатами вермахта, огляделся и зашагал к Наташе. Это был Кузин.

— Здрасьте–здрасьте, — сказал он. — Как добрались?