Фашисты

Классы — полезные теоретические конструкции, когда мы оперируем эмпирическими индикаторами. В исторических исследованиях индикаторов нам зачастую не хватает. Так, изучая конец XIX — начало XX века, мы собираем информацию о таких организациях, как профсоюзы и политические партии, а также статистику по голосованию. Но экзит-поллов или опросов общественного мнения вплоть до 1945 г. мы почти не встречаем. Никто из авторов, процитированных выше, не пытался провести и экологический анализ голосования[19]. Они приводят лишь общую электоральную ориентацию и исследуют те организации, которые считают выразителями классовых интересов: социалистические партии и профсоюзы представляют рабочий класс, консервативные партии и союзы работодателей — промышленную и земельную буржуазию и так далее. Но отождествлять класс и организацию — дело рискованное. Немногим межвоенным профсоюзам удавалось объединить более четверти рабочих, а успешные консервативные партии очень часто опирались именно на пролетариев, а не на другие социальные группы, поскольку рабочих в индустриальную эпоху было очень много. Многие социальные факторы существовали поверх классов: экономический сектор, регион, религия, гендер, поколение. Экологический анализ голосования выявляет пролетарские гетто — плотно заселенные рабочие кварталы, где левые партии пользовались наибольшей поддержкой. Но далеко не все рабочие жили и трудились в такого рода агломерациях. Для них могли быть привлекательными либеральные и консервативные модели демократии, но также и авторитарные, недемократические и в особенности фашистские взгляды. Такой же разброс политических предпочтений был и у мелких фермеров: от демократических до антидемократических — в зависимости от сложных экономических обстоятельств (а вовсе не из страха перед батраками, как уверяют некоторые исследователи). На политические взгляды также воздействовали региональные, этнические, религиозные и гендерные факторы. В предвоенный период капиталистические организации (особенно аграрные) тяготели к авторитаризму, а социалистические — к демократии, но это скорее тенденция, чем общее правило.

С фашизмом классовая теория становится в тупик. Если другие виды авторитарных режимов поддерживали в основном консерваторы, стремившиеся мобилизовать и подчинить себе массовое движение, то фашизм был движением популистским и «радикальным», в нем был отчетливо слышен голос низов. Традиционные классовые объяснения подходят для более консервативных форм авторитаризма куда лучше, чем для фашизма. Нельзя сказать, что фашизм — явление внеклассовое. Но фашисты получали непропорциональный объем поддержки от тех экономических секторов, где их обещание «превзойти» классовую борьбу встречало живой и горячий отклик. Опору фашизма составили люди из всех классов, жившие и работавшие вдали от основных полей классовой борьбы современного общества.

Межвоенный период стал также временем роста этатизма. Авторитарные правительства не без оснований претендовали на роль локомотива общественного развития, например, боролись с безработицей, чем более ранние абсолютистские режимы себя не утруждали. Это могло вызывать симпатию у рабочих. Таким образом, привлекательность либеральной демократии и авторитаризма для значительных групп во всех классах общества могла меняться со временем, независимо от уровня развития. Межвоенная Европа, в отличие от более ранней и более поздней, отчетливо склонялась в сторону авторитаризма. Это означает, что статистические различия, показанные в табл. 2.1, возможно, отчасти отражали связь капиталистического развития с демократией в прошлом. Эта возможность кажется самой вероятной, если вспомнить о том, какие изменения в сравнении с прошлым претерпел средний класс. В период французской революции капитализм был очень децентрализован, индустриальным развитием его занимались в основном мелкие мануфактуры. Рынки его были относительно свободны, что способствовало свободе и в политике. К 1918 г. на сцену явился «организованный капитализм» (используя современный термин Гильфердинга), большая часть среднего класса превратилась в наемную рабочую силу и подчинилась авторитарным организациям. Быть может, этих людей уже не так привлекала свободная политика.