Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Жириновский вызывал особое возмущение среди «красных» и «коричневых», чувствовавших, что его клоунские эскапады опошляли и делали посмешищем святые для них идеалы. «Мы никогда не будем работать с ним, и не потому, что он еврей, а потому, что он — сумасшедший», — заявил Баркашов. Некоторые из недоброжелателей Жириновского называли его агентом сионистов. Его еврейские корни, которые он пытался скрыть, были особо подчёркнуты в ходе ожесточённой дискуссии, названной «Лимонов против Жириновского» и опубликованной летом 1994 года. «Еврей, выдающий себя за русского националиста, это болезнь, патология, — говорил Лимонов о своём бывшем друге. — Мы не хотим, чтобы власть попала в руки Эдельштейна–Жириновского»[743].

Плохо ладивший практически со всеми, Лимонов прекрасно находил общий язык с неонацистом Александром Баркашовым, которого называл «политиком с твёрдыми принципами». Но, как признавал Лимонов, фашизм все ещё оставался ругательством среди русских, не забывших зверства гитлеровских армий. Наследие Второй мировой войны делало идеи и практики национал–социализма неприемлемыми в России — если их удавалось выявить. Чтобы добиться успеха, они должны были входить «с чёрного хода», пользоваться, так сказать, иным словарём. В подобных обстоятельствах национал–большевистское движение располагало большими шансами на успех, нежели откровенно неофашистское предприятие. Баркашов признал это в 1995 году, представ в виде «серьёзного политика», порвавшего со своим неонацистским прошлым. После своего рода идеологической «пластической операции» руководитель РНЕ продолжил своё сотрудничество с Лимоновым и его НБФ[744].

Многочисленные обозреватели и историки отмечали пугающие соответствия между Веймарской республикой и постсоветской Россией, где обнищавшим массам пришлось столкнуться с высокой безработицей и инфляцией, падением рождаемости и продолжительности жизни, разгулом преступности и коррупцией в органах государственной власти. Униженные, но не сломленные до конца националисты среди российских военных призывали к возвращению утраченных территорий. Как и в Веймарской Германии, мрачный политический климат способствовал распространению небылиц об «ударе в спину» со стороны еврейских финансистов, либеральной интеллигенции и прочих внутренних врагов и предателей, в то время как большинство русских искренне желало прихода «железной руки», способной навести порядок. Прекрасно зная об этих параллелях, неонацисты Европы и Северной Америки смотрели на постсоветскую Россию как на «Великую белую надежду», маяк возможностей. «В России есть чудесная молодёжь, которая думает так же, как и мы, — напыщенно говорил брига- дефюрер SS Леон Дегрель. — Русские семьи — это великий биологический резерв Европы. Возможно, какой–нибудь молодой русский возглавит европейскую революцию»[745].

После нескольких лет мучительных экономических перемен, обогативших лишь немногих россиян, если они не относились к организованной преступности и отпрыскам советской номенклатуры, существовали достаточно веские опасения относительно того, что финансовая катастрофа или социальный взрыв смогут проложить путь в Кремль ультранационалистам. Президент Ельцин уже приготовил сказочный дар своим преемникам, кем бы они ни оказались, — практически неограниченную власть, освящённую новой Конституцией. По Москве ходили оживлённые разговоры о русском Бонапарте или военной диктатуре в духе Пиночета. Катастрофическая политика Ельцина доказала лишь одно: демократия и реформы «свободного рынка» в России несовместимы. Для продолжения реформ было необходимо пожертвовать демократией, как это было сделано в Чили в 1970‑х. Весьма вероятным представлялось авторитарное решение в духе национал–больше- визма, поскольку большинство населения в результате реформ получило лишь одно — возможность открыто жаловаться на свою несчастную судьбу.

Глава 9 С ОБОЧИНЫ НА СЕРЕДИНУ ДОРОГИ

Игра с огнём

Тысячи цветов покрывали мостовую перед обугленным и лишённым крыши домом в восточногерманском городе Золинген. Плакат с текстом «Здесь родились, здесь сгорели» был развернут на месте одной из самых жестоких вылазок расистов после объединения Германии. Три турецких девочки и их 18-летняя мать сгорели в огне, а ещё одна турчанка разбилась насмерть, выпрыгнув из окна. Соседи слышали, как кто–то выкрикнул «Хайль Гитлер!», а затем облил крыльцо и переднюю дверь бензином и поджёг дом турецкой семьи, которая жила в Германии уже 23 года.