Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Но зажило быстро».

43

― Я при­шел в эту пещер­у, что­бы разгад­ать ее тайну. Те­перь… я дол­жен не­медля возвращ­аться на­зад…

(Хорас­анская сказка)

Поздно вечером с Наташей, Игорем и Стасом мы открываем за здоровье ястреби­ного орла бутылку местного «Чемена», а на следующий день я уже лечу на самолете в Москву, возвращаясь совсем к другой жизни, множеством неви­димых нитей связан­ной с тем гнездом на скале.

Я смотрю на облака за иллюминатором, вспоминаю жару, солнце, горы, происхо­дившее со мной в Кара–Кале, дорогих мне людей, которые остались сейчас там, и дорогих мне людей, к которым я лечу домой.

ЖАЖДА С АКЦЕНТОМ

Невыразим­о при­ятно чувствуе­шь себя, когда по­сле це­лого ряда перехо­дов че­рез раскаленн­ые, безжизненн­ые гор­ные пустын­и очу­тишься сре­ди мас­сы зелен­и, слы­шишь помин­утно пти­чьи голос­а, ви­дишь журчащ­ую, про­зрачную, вкус­ную воду.

(Н. А. Зарудн­ый, 1901)

Только он приблиз­ился к тому род­нику и вознамер­ился было омыться холодн­ой во­дой, как его окружили странные…

(Хорас­анская сказка)

ЖА­ЖДА ― об­щее чув­ство, развивающ­ееся при обедне­нии организм­а во­дой… При уменьше­нии количес­тва жидкос­ти в организм­е происходит возбуждение питьевого центра в головном мозге, что вызывает… реакции поведенческого характера, свя­занные с поиском и поглощением воды…

(Биологичес­кий энциклопедичес­кий сло­варь)

«31 мая…. На плоской вершине Хасара ― самой высокой горы во всей округе, в понижениях среди широченного степного пространства с великолепной травой и свечками ферулы, разбросаны настоящие рощи из высоких деревьев. За­росли ме­стами непроходимые. И что же? В этих разрозненных дебрях, сконцентрировавшись до запредельной тесноты, распевает множество самцов пеночки–теньковки! Ушам в первый момент не поверил, впору озираться: уж не в Тарусе ли я? Уж не в Пав­ловской ли я Слободе?

Пенка эта теоретически должна встречаться по всему региону, но в реальности я нигде ее в окрестностях Кара–Калы не отмечал; выше по Сумбару есть, а здесь нет. А на Хасаре поют, демонстрируя уникальные свойства осколков былого великоле­пия: эти рощицы ― останцы некогда сплошных лесов сухих субтропиков Копетдага, со­единявшихся с Гирканией ― удивительной природной страной северных провинций Ирана ― сердца Хорасана.

И что самое потрясающее ― пение этих птиц (здесь свой особый подвид) по обще­му тембру просто на слух мгновенно отличается от песен наших российских тенько­вок ― отчетливый диалект с каким‑то металлически–вибрирующим акцен­том! Класс!

Посмотрел на них, наслушался вдоволь, пошел вниз, свернул с тропы и, уже отой­дя от нее довольно далеко, наткнулся на непреодолимое препятствие ― полосу гу­стой ежевики шириной от силы метров десять, но ведь не пролезть. И не возвращ­аться же.

Пришлось далеко обходить ― опять подниматься вверх по голому, прокаленному мергелевому склону, к тому месту, где он сходится с соседним отрогом ― бездарно и обидно снова лезть вверх на пути вниз.

Шел, шел, глядя под ноги на черно–буро–фиолетовый, сыпучий, словно крошеный асфальт, склон; думал, сдохну. Сего­дня даже здесь, наверху, ужасно жарко, пекло та­кое, что от земли просто пышет жаром. Саквояж с аппаратами висит на мне, как ра­неный товарищ, которого не бросишь в беде. Это, конечно, не волок через перевал Восточного Саяна с рюкза­ком в сорок кг, когда прешь вперед, сняв очки и не видя ни­чего, кроме своего ботинка, наступающего на мелкую щебенку, или на камень, или на влажную землю между корнями чахлой лиственницы, но все равно… Лезу вверх, как робот, на одном конджо; дышу часто, а толку мало; шагомер кликает явно реже обычного.

Не рассчитывал я на такую жару. Если бы знал, не пил бы так бездумно жидкости с утра. На таком солнцепеке без пи­тья надо ходить: прополоскал рот одним глотком и несешь потом эту воду под языком, пока все не впитается. Так можно и целый день пройти, почти не потея.