Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

После этого я на полгода уехал в Афганистан, где писал для проекта ЮНЕСКО учебники по экологии и охране природы. Это была совершенно особая страница в жизни, запомнившаяся такими же, как в Туркмении, пейзажами и жарой; белобрысым­и мальчишескими лицами наших солдат с обгоревшими на солнце носа­ми; еще не до конца осознаваемой тогда безумной абсурдностью происходящего, но уже все более ясным пониманием того, что победить или подчинить этот на­род не­возможно; песнями Розенбаума; неудобной, но успокаивающей тяжестью пистолета под мышкой и необходимостью внимательно смотреть по сторонам далеко не на птиц, о которых я, отправляясь в эту поездку, думал не в первую оче­редь.

Хватало и прочих наблюдений. Я впервые оказался за границей, и хотя внешний антураж окружающих гор благодаря мое­му туркменскому опыту не поражал чем‑то абсолютно незнакомым, специфика загранки и особой военной обстановки сказыва­лась во всем. Например, в том, что даже в Афганистане я увидел и узнал о внешнем мире многое, чего не знал и не видел дома. Или в том, что к автоматам наших солдат всегда были пристегнуты спаренные магазины, смотанные пла­стырем или изолен­той. Я такого раньше никогда не видел ни по телевизору, нигде; не было тогда еще ни Чечни, ни прочих плодов ельцинской демократии… И это был Афганистан ― тре­тий из главных регионов легендарного Хорасана…

Парадоксальным образом связь с фасциатусом в Кабуле не только не прервалась, но даже стала крепче. С руководи­телем проекта, моим коллегой по кафедре, Влади­миром Володиным (немаловажно В ведущим специалистом в стране по хищным пти­цам), мы лишь за высокими стенами нашего посольства и под его усиленной охраной позволяли себе рос­кошь посидеть часок с биноклями в зарастающем парке, наблю­дая птиц.

АФГАНИСТАН

…я слы­шу возглас­ы «урус, урус!» и вижу пять челов­ек аф­ганской прислуг­и: один из них кри­чит мне: «боро!» (прочь, вон!)― и прицеливае­тся из винтовк­и, а осталь­ные, сде­лав злобные гла­за, руга­тельски руга­ют Рос­сию и Пер­сию. То­гда я сни­маю с плеч ру­жье и, покляв­шись, что застре­лю кого‑ни­будь, если не прекрат­ят ру­гань, под­хожу к изгород­и и спраши­ваю о при­чине подобно­го отношен­ия. «Имеем хук­му (приказан­ие) от саги­ба Тренча (ан­глийский консул…) не пус­кать рус­ских лю­дей к колодц­ам и гнать их выстрелам­и», ― отвеч­ает один из нахал­ов. «Боро!» «Попроб­уйте сде­лать это», ― возраж­аю я и, ве­лев передать мистер­у Тренчу некотор­ые эпитет­ы, приказыв­аю раз­вьючить часть карав­ана…

(Н. А. Зарудн­ый, 1916)

― Да бу­дет из­вестно вам, ― возвестил он, стоя неподалеку от трона… ― что с нынешнего дня ваша страна объединяется со страной Чин, правителем коей являюсь я… Если вы несогласны с моим решением, я тотчас уничтожу вашу страну.

(Хорас­анская сказка)

«10 июня…. Гнездящиеся в парке советского посольства сорокопуты упорно игно­рируют войну, легкомысленно занима­ясь своими семейными делами, словно ничего вокруг и не происходит. Выясняя отношения, подергивают себе франтова­тыми рыжи­ми хвостами. Мы же с Володиным, на фоне осадной кабульской жизни, наслаждаем­ся урываемыми минутами наблюдений за птицами с особым упоением.

Пройдя автоматчиков у входа, можно расслабиться, даже, где‑нибудь подальше от дорожек, незаметно развалиться на зеленой травке под акацией, сквозь ажурную листву которой просвечивает серое от жары, безоблачное хорасанское небо…

«В Хороссане есть такие двери, где обсыпан розами порог. Там живет задумчивая пери. В Хороссане есть такие двери, но открыть те двери я не мог…»

Цветов в посольстве полно, поистине райские кущи. Эдем за трехметровой стеной с охраной у ворот. Все поливается, поэтому заросли и буйство жизни ― как в джун­глях. Вон сорокопут, сидя на сухой ветке, ловит, слетая в траву, четвертую огромную сочную гусеницу подряд. Лафа.

Пошастать бы по горам, посмотреть, как там орлы, и вообще. Зарудный сто лет на­зад в этих краях фасциатусов встре­чал постоянно. Интересно, какая популяция здесь сейчас?