Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Все женщины, какие есть, в парандже, через сетчатое окошко которой лица совсем не видно. Интересно, каково младен­цам, которых на руках тоже под паранджой тас­кают. Детей не видно, только два мальчишки, лет по десять, работают, пе­рекладывая арбузы из одной кучи в другую.

Детям, как всегда, достается от войны больше всех. Как увидишь ребенка, поспеш­но подъедающего что‑то на жаре из вонючего помойного бака, волосы дыбом встают.

Такси остановилось у подъезда министерства; не успел пассажир (шурави) вылез­ти, как к нему откуда‑то из‑под колес подскочил оборванный юркий старикашка, вы­хватил у шофера цепкими паучьими лапками чемодан, бегом пронес его к входной двери, скинул там и бегом, подобострастно ще–рясь беззубым ртом, потрусил назад с протянутой рукой, в кото­рую получил раздраженно сунутые смятые афгани.

Не ропщи, старик, радуйся, что хоть это дали; считай, повезло; шурави к культуре чаевых непривычные. Взятки давать умеем, чаевые нет. Взятку даешь отчасти сам себе, для своего дела, в себя инвестируешь, а чаевые? Это же вроде как просто так, за красивые глаза, отдать кому‑то свои кровные?.. «Да вы шо, робяты?..» Интересно, старикашка этот тоже на душманов работает?»

«18 июня. Утром встал в 4–40, умылся–побрился ― и на психодром. Еще один прикол: майдан в советском микрорайоне, площадь перед клубом ― это центр мно­гих событий.

С утра майдан ― это не майдан, а психодром, по которому совграждане–шурави (т. е. мы) всех возрастов, мастей, всех степеней худобы и толщины носятся, скачут, прыгают, дергаются и мотаются для утреннего здоровья, как ненормальные. («Отды­хаем хорошо, только устаем очень…») Это отчетливая мода, которой почти все пого­ловно (но не Володин, лентяй) следуют; катастрофически массовый энтузиазм. По­лезно, полезно.

Среди с остервенением занимающихся зарядкой шурави, как степенные цапли среди суетливых куликов, медленно про­хаживаются царандоевцы в форме и с авто­матами (посматривают на нас как на странных). Стою, машу руками- ногами у баскет­больной стойки, и все это представляется мне тюрьмой будущего, где все держится на самосознании и ретивой самодисциплине заключенных, а охрана лишь для про­формы.

По вечерам майдан психодромом уже никто не называет, и никто по нему не бега­ет, по нему все прогуливаются степен­но, беседуют, глазеют друг на друга, обсуждают новоприобретенные наряды, строят глазки, сплетничают, шумно здорова­ются с дру­зьями и прочим образом общаются. А на следующее утро это уже опять психодром. И я тоже по нему утром бе­гаю, потею, а вечером прогуливаюсь с Володиными, лясы точу, глазею на гуляющих женщин, мысленно представляя их себе в разных видах.

После зарядки и душа ― завтрак, газета («Геральд Трибюн» ― это вам не «Прав­да») ― и на работу. Последнюю неде­лю работаем не шибко обременительно ― лишь полдня. У афганцев пост, во время которого днем нельзя ни есть, ни пить, ни курить, ни любить. Может, и не смертельно, но по­пробуй не попить хотя бы день; все усталые, раздраженные. Уже кончается пост, ждут сигнала из Мекки, когда луна взой­дет.

И вот сегодня утром вышли на работу и видим: девочка идет маленькая в наряд­ном платье и подчеркнуто открыто не­сет поднос с куском хлеба и огромной прозрач­ной кружкой воды. Я еще удивился этому ― уж как‑то демонстративно все это выгля­дело, не сразу и сообразил, в чем дело.

Приходим к стоянке, а там ни одной машины: кончился пост, ни один афганец ни­где не вышел на работу, праздник. Ра­мазан! Даже к министру шофер не приехал, пришлось большому начальнику (Каюми ― министр образования, приятный скром­ный дядька) на собственной машине пилить на правительственную молитву в партийную мечеть.

Сегодня вторник, на работу теперь в субботу (которая понедельник по–здешнему), капитальный загул; как у нас 7 ноября в былые времена. Мы все потоптались, погал­дели, поздравились с праздником и разошлись по домам. И уже на обратном пути увидели появляющихся на улице гуляющих афганцев в праздничных нарядах ― по­крой обычный, но материя тоньше, и все покрыто великолепной однотонной вышив­кой, очень элегантно.

Сами мы хоть и не мусульмане, но домой тоже вернулись в праздничном настрое­нии: загул! Взяли с Володиным бинокли и отправились в честь праздничка хотя бы по охраняемой округе в микрорайоне птиц посмотреть.

Забавно, как все меняется, лишь только выходим «на птичек», словно в другое из­мерение попадаем. Работая с Володи­ным вместе на кафедре (столы рядом), в поле вместе ни разу не были. Плюс, конечно, местный колорит: стоим на мосту через сей­час сухое речное русло посреди города, охотники не охотники; шпионы не шпионы; гражданские не гражданские; военные не военные; и не будни, но для нас и не праздник; вроде и не до этого, а рассматриваем птиц в бинокли и обсу­ждаем, какие же перед нами на речной гальке трясогузки расхаживают, качают гузками, можно даже сказать, трясут… Как говорят здесь дуканщики, всучивая товар, ― «очень пре­красно».