Фата-Моргана №3

— Вот настоящее искусство, — улыбнулся Скорроган. Этому кувшину больше ста лет… Раритет… Как он попал на эту свалку?

Группа землян держалась в стороне от гигантов-сконтариан, и Скорроган с достоинством и грустью смотрел на них.

«Да, они уважают нас, соляриане перестали ненавидеть Сконтар, они восхищаются нами, посылают свою молодежь учить наши науки и язык. Но Кундалоа для них уже не в счет», — думал он.

Тем временем и туристка заметила кувшин.

— Сколько? — спросила она.

— Не продать, — сдавленным шепотом ответил кундалоанец, одергивая на себе потертую пижаму. — Не продать.

— Я дать сто кредиток. Продать!

— Это мое собственное. Семья иметь много лет. Не продать.

— Пятьсот кредиток! — размахивала банкнотами туристка.

Старик прижал кувшин к впалой груди и смотрел на нее черными глазами, в которых появились слезы.

— Не продать. Иди. Не продать оамауи.

— Идем, — буркнул Тордин. Схватив Скоррогана за руку, он потащил его за собой. — Уйдем поскорее отсюда!

Сконтариане поспешили к космопорту. Тордин хотел поскорее забыть глаза старого кундалоанца, но не был уверен, что сможет… хоть когда-нибудь.

Генри Слизар ПОСЛЕ… (Перевод с англ. И. Невструева)

ВРАЧ. Советник по вопросам трудоустройства вместо профессионального спокойствия проявлял совершенно непрофессиональное раздражение.

— Но это же невозможно, чтобы для вас, доктор, не было никакого занятия, — сказал он. — Для человека с вашим образованием… В конце концов война не всех превратила в дикарей. Что-что, а потребность в учителях тысячекратно возросла со дня А.

Доктор Мейхем удобно уселся и вздохнул.

— Вы не понимаете. Я не учитель в обычном смысле этого слова; в предмете, составляющем мою специальность, ныне нет потребности. Да, сейчас есть стремление к науке — люди должны как-то ладить с этим опустошенным миром, который достался нам в наследство. Они хотят учиться мастерству каменщиков, хотят быть инженерами и конструкторами. Они хотят знать, как строятся города, что делать, чтобы оживить уничтоженные машины, как лечить радиоактивные ожоги и соединять сломанные кости. Они учатся делать протезы для жертв бомбардировок, приучать ослепших к самостоятельной жизни, лечить психически больных, возвращать обезображенным их нормальный вид. Эти вещи всех теперь интересуют. И вы знаете об этом лучше, чем я.

— А ваша специальность, доктор? Вы думаете, что она уже не нужна?

Доктор Мейхем рассмеялся.

— Я не думаю, я знаю. Я пробовал, но меня не хотели слушать. Я двадцать лет руководил студией улучшения памяти. Издал шесть книг, из которых по крайней мере две стали университетскими учебниками. В первый год после заключения мира я организовал восьминедельный курс и получил всего одно заявление. Но именно это — моя профессия, этим я всегда занимался. Как мне переделать достигнутое всей жизнью для потребностей этого нового мира, мира страха и смерти?

Советник по вопросам трудоустройства закусил губу — его заинтересовала эта проблема. Когда доктор Мейхем уходил от него, он еще понятия не имел, как ему помочь. Он смотрел на сгорбленную фигуру, которая, приволакивая ноги, покидала его комнату, и ему было неприятно от сознания собственного поражения. В ту ночь, проснувшись вдруг от своего обычного сонного кошмара, он долго лежал с открытыми глазами, думая о докторе Мейхеме. Утром он уже знал, что делать.

Месяцем позже в газетах появилось объявление, которое нашло немедленный отклик.

Д-Р МЕД. ХЬЮГО МЕЙХЕМ

Ускоренный восьминедельный курс «Как забыть»

Запись до 9 сентября.

АДВОКАТ. — Я буду с вами откровенен, — сказал Даррел своему клиенту. — Если бы времена были другие, если бы не было дня А, я мог бы заверить вас в том, что вы отвечали бы только за убийство. Но в нынешнем положении… — он утомленно положил руку на плечо молодого человека.

Если бы Макалистер был статуей, его реакция не была бы иной.

— Так чего же мне ожидать? — с горечью спросил он. — Меня осудят? Да?

— Постарайтесь понять присяжных, — сказал адвокат. — Со времен войны число людей уменьшилось на 90 %. И что хуже всего — соотношение женщин и мужчин как 800 к 1 вовсе не изменяется. — Он поднял брови. — В этом деле нет никаких официальных предписаний, но я могу сказать вам одно: если бы вы в той драке убили женщину, приговор был бы гораздо мягче. Такова жизнь, сынок. Вот до чего мы дошли.

— Значит, у меня нет никаких шансов? Я получу высшую меру?

— Разумеется, это зависит от присяжных, но я хочу, чтобы вы, вернувшись в зал, были готовы к худшему.

Дверь открылась, и показалась голова посыльного.

— Суд уже собрался. Мистера Макалистера просят в зал.

Юрист молча махнул рукой.

Вердикт гласил: виновен в убийстве. Председатель огласил приговор немедленно, чтобы можно было незамедлительно приступить к его выполнению. На следующий день Макалистер, белый, как бумага, скрипя зубами от ярости, вступал в законный брак с восемнадцатью женами своей жертвы, что в сумме с его собственными составило тридцать одну.